никогда уж на поверхность не выйдешь,
а закружишься, закрутишься насмерть,
ни отца, ни мать позвать не успеешь,
ни святую Богородицу вспомнить —
только будешь суетиться словами —
полоумными… сначала по краю,
а потом всё по стенке, по стенке —
нескончаемой стенке воронки,
задыхаясь торопливым дыханьем,
самого себя стремясь обогнати,
только нет в силлабической пучине
победителей и нет побеждённых,
ни венца нету там, ни веночка,
но одно лишь сплошное зиянье —
как в классическом «и у Иоанна»:
пропадание всяческой опоры,
драгоценной земли исчезновенье
да захлёстыванье шёлковой петли…
вот и я уже, видишь, закружился,
вот и я уж больше не различаю
ни ударных слогов, ни безударных,
ни бездарных и ни даровитых,
вот и я уж скольжу в неизвестность,
в подневольность подводного царства —
ублажаемый пением дальним,
заунывным русалочьим пеоном,
провожаемый светлым Антиохом,
провожаемый тёмным Симеоном.
