— Эва, как напугал, — Плескач мягко улыбнулся, сделавшись похожим на своего сына. — Не надо мне было ехать. Лёвушка настоял. Да и друзья достали. Поезжай, мол. Заграница лечит. Поразительно: все всё за других знают. Послушался — поехал. Теперь вам ни за что ни про что досталось. Вы не обижайтесь на меня за сегодняшнее. Небось, всяких чудиков повидали. Так уж перетерпите. Хотя гид вы на самом деле замечательный.
— Вы хоть что-то слышали? — не поверила Елена.
Он кивнул:
— Да. В конце стал слушать. И даже увлёкся. Вы, правда, умница. А насчет меня, — обещаю впредь не допекать. В крайнем случае, если уж вовсе станет невмоготу, сяду на самолёт да улечу в свою берлогу. Лады?
В сущности разговор можно было закончить, — Елена поняла, что с этой стороны неприятностей больше не будет. Но — он поднял глаза. Такие больнющие! И она не удержалась — спросила:
— Что у вас случилось?
Елена прервала рассказ, загасила сигарету, тут же закурила следующую. В упор глянула на Заманского:
— У вас бывали чирии?
— Что? — оторопел тот.
— Чирии. Перезревшие. Набухшие. С головкой. Зудят непрестанно. Вдруг нажал — и брызнул гной.
— У Зиновия так и было? — догадался Заманский.
— Именно такая ассоциация мне и пришла в голову, когда он начал говорить. Не говорить — выплёскиваться. Будто трубу под давлением прорвало.
Говорил о покойной жене. Какие-то мелочи, которые только для двоих, да и попробуй ещё вспомнить. А тут всё подпирало и требовало выхода. И о своей вине перед покойной. Вообще-то обычный разговор мужиков, что на старой беде пытаются закадрить новую пассию. Но здесь всё было с такой натуральной экспрессией, болью. Потом так и оказалось, — год в себе копил. К тому же мне всё это оказалось близко. Я ведь за пять лет до того малыша потеряла. Вот под минуту — утешить, что ли, захотелось или в свою очередь выплеснуться? — рассказала. Даже не заметила, что говорю уже я, а он как-то затих и неотрывно смотрит.
Спохватилась:
— Что-то не так?
— Какая вы, оказывается, — выдохнул он. Разошлись в два ночи.
На следующее утро, когда Елена зашла в автобус, семейство Плескачей сидело на ближайшем к гиду сидении (потом узнала, что семейной паре, с которой поменялся местами, Плескач-старший компенсировал стоимость поездки). И Зиновий так открыто, заговорщически улыбается, что все туристы вокруг нехорошо переглянулись. Дальше — хуже. На глазах у всех принялся ухаживать за гидом как ухаживают за своей девушкой.
Если при выходе из автобуса моросил дождь, бросался открыть над гидом зонтик. Во время обедов норовил подхватить поднос, сесть поближе. На экскурсиях не отходил ни на шаг. Поразительно, но пятидесятилетний мужчина повёл себя как старшеклассник в состоянии первой влюблённости. По ночам писал восторженные стихи, а утром спешил подсунуть их под дверь номера возлюбленной.
