— Неужели не догадываетесь? Чтобы обезвредить вас. И если вы обмолвитесь хоть словечком Рамони или кому-либо еще о том, что вы видели здесь, два снимка — учтите, в разных ракурсах…
— Это моральное насилие, Шульц!
— Всего лишь вынужденная предосторожность. И чтобы не обременять вашу совесть излишними раздумьями морального порядка, могу объяснить свое поведение.
— Знаете, Шульц, вы начинаете меня интересовать. Столь ловко свалить все с больной головы на здоровую и держаться так самоуверенно и спокойно…
— Профессия, Джузеппе! Как вам известно, я выученик школы «благородных рыцарей». Кстати, мой чрезмерный интерес к документам синьора Рамони связан именно с нашей школой. Видите ли, даже интересы единомышленников, к сожалению, не всегда совпадают. Так произошло и у меня с вашим уважаемым патроном. Наша разведка сильно обеспокоена тем обстоятельством, что Рамони несколько легкомысленно хранит у себя список фамилий видных деятелей национал-социалистской партии рейха, в свое время переправленных с помощью итальянцев за границу. Нам желательно, чтобы эти списки были уничтожены, а след наших людей затерялся. Этого требуют правила конспирации и планы, которые мы составляем, исходя из наличия сил на местах. Вот почему мистер Думбрайт возложил на меня это несложное, но очень неприятное задание. Оно нисколечко не задевает интересы вашего подпольного движения, МСИ и разных других организаций того же толка, а наши — защищает… Итак, заключим джентльменское соглашение о молчании или нет?
— Вряд ли такое соглашение можно назвать джентльменским. — Тень усмешки промелькнула в глазах Джузеппе, и это обеспокоило Григория.
— Называйте наше соглашение хоть пиратским… Для меня важно одно — ваше молчание. Если вы его нарушите, я буду безжалостен, предупреждаю честно.
— Вы взяли списки. Рамони может это заметить. Тогда подозрение падет на меня. Все равно топор повиснет над моей головой.
«Идиот, как же я не учел это, придумав такую версию? Хотя…»
— В школе мне вручили фальшивые списки, и я заменил ими подлинные. Кто-то из наших людей в свое время их сфотографировал, так что Рамони не заметит подмены, — убеждал Григорий, зная, что сфотографированные списки лежат на месте.
Джузеппе снял очки и потер виски. Без стекол глаза его казались совсем беспомощными. Часто моргая, как все близорукие люди, когда они без очков, секретарь после минутного раздумья выдавил из себя согласие.
— Что же, обещаю молчать. Иного выхода вы мне не оставили.
