— Марианна!
Подбежав, Григорий повернул девушку на спину. Голова ее, качнувшись, перекатилась на другую сторону подушки; прядь черных волос, соскользнув со щеки, закрыла губы и подбородок. Неподвижность. Опять жуткая неподвижность. Только со щеки еще падают одна за другой паутинки волос. Тонкое запястье безвольно застыло в руке Григория. Его пальцы скользят вверх-вниз в поисках пульса. Глухой, едва слышный удар. Пауза. Снова слабый удар, второй, третий, четвертый… Пауза, пауза, пауза… Сколько она продлится? Удар, еще один… еще…
Наконец-то Лидия справилась со шторами. В распахнутые окна хлынули лучи заходящего солнца и свежий воздух.
— Таз! Большой кувшин воды! Тепловатой… Быстрей… «Теплой или холодной? Промывание — это ясно, а дальше что? Болван, надо сначала узнать, что она приняла…» На полу возле кровати валяются две раскупоренные трубочки, третью он раздавил ногой. Люминал. Еще раз люминал. Барбамил. Эта только что почата, стекло, раздавленное каблуком, смешалось с белым порошком, две таблетки откатились к ночному столику.
«Не давать спать. Разбудить и не давать спать. Сколько таблеток может быть в каждой трубочке? Они длинные… десять, двадцать? Это потом. Сейчас самое главное — разбудить».
— Марианна! Марианна! — склонившись над кроватью, Григорий трясет девушку за плечи. Тело, словно ватное, легко поддается его рукам, но глаза закрыты, бледное лицо замерло, только чуть посиневшие губы приоткрываются, напрасно стараясь втянуть побольше воздуха.
«Так я только затрудняю ей дыхание…»
Какое-то неясное воспоминание возникает в мозгу. Оно задевает сознание прикосновением более легким, чем перышко, а рука уже сама приподнимается, хлопает девушку по щеке, почти одновременно вторая рука опускается на левую щеку… Голова Марианны перекатывается по подушке справа налево, слева направо, справа налево…
Григорий слышит, как звякает таз, стукнувшись о пол.
— Вызовите скорую помощь, — не оборачиваясь, приказывает он.
— Скорую помощь? — запинаясь, переспрашивает Лидия. — Но… но ведь завтра об этом узнает весь Рим. Бедняжку смешают с грязью…
Под пальцами Григория холодная кожа на лице Марианны теплеет. Вот вздрогнули ресницы, наполовину поднялись отяжелевшие веки, и под ними, словно два лунных серпика, блеснули белки.
— У Рамони есть домашний врач?
— У такого здоровяка, как он? Погодите… О, мадонна! Я же еще не сказала вам: приехал Матини.
— Позвоните Матини от моего имени. Пусть немедленно выезжает. Скажите, тяжелое отравление снотворным. И быстрее, быстрее! Ее надо поднять, промыть желудок! Неужели, кроме вас, никого нет дома? Нужны грелки, горячий кофе… Марианна, ну, Марианна, вы меня слышите? Не спите!
