Матвеичев недовольно сморщил сухонькое личико;
— А по мне лучше в обороне быть. Сидишь себе в окопе, пуля тебя не достанет, спишь на своем месте, обед тебе старшина вовремя привезет...
— Кто же войну кончать будет, если мы в обороне будем отсиживаться? — корит Матвеичева Подовинников.
— Черчилль, — засмеялся Береснёв, подмигнув солдатам. — Матвеичев будет свой окоп оборонять, а Черчилль — немцев громить!
— Надейся на союзничков! — покачал головой Ромадин. — Второй фронт уж сколько обещают открыть?
— А в Африке воюют, — сказал Подовинников, — свои колонии спасают!
— Да, брат, — Береснёв насмешливо сощурил глаза на Матвеичева, — хоть в обороне и теплее, да оборона — это не гнездо, в ней победы не высидишь!
Солдаты засмеялись шутке Береснёва.
— Я не про то... Это я понимаю... Я вообще говорю... А это понятно — на дядю надеяться нечего... — сбивчиво и путано пытается оправдаться Матвеичев. Он упрямо хмурит жесткие, торчащие во все стороны брови, редкая клочковатая бородка его топорщится, и от этого он кажется колючим, как еж. Видя, что его никто не поддерживает, он обиженно умолкает и сосредоточенно роется в костре, отыскивая уголек для прикура.
К костру подбежал Балуев, ординарец Шпагина, весело поздоровался со всеми и сказал Подовинникову:
— Вас требует к себе комроты, товарищ лейтенант!
— Зачем, не знаешь?
— Насчет построения он что-то говорил с замполитом...
«Понятно... Наступление начинается», — подумал Подовинников, и от этой мысли весь внутренне подобрался. Он вспомнил о всех делах, которые надо было сделать накануне боя. Дела были важные и неотложные, а времени оставалось мало: он почувствовал вдруг, как бег времени убыстрился и оно неудержимо понеслось вперед. Он с решительным видом встал и серыми, сразу посуровевшими главами оглядел солдат, молча стоявших вокруг него:
— Я пошел, Ромадин, а ты займись еще со своей группой!
Солдаты иронически и насмешливо оглядывали Балуева, своего бывшего товарища по оружию.
Лицо его, лоснящееся от пота, и телогрейка были перепачканы сажей от беспрерывной возни у костра. На шее болтался шарф линялого красного цвета. Балуеву казалось, что этот шарф выгодно отличает его от других солдат, и он никогда не расставался с ним.
— Как, Василий Иванович, живешь-можешь?
— Ты что это весь в саже вымазан? В трубочисты, что ли, записался?
— Как успехи на кулинарном фронте?
— Живем помаленьку! Воевать так воевать — пиши в обоз! — осклабился Балуев, обнажая большие крепкие зубы, и стал угощать солдат папиросами.
