И разве они одни? По дневникам Юдиной, по книге Валерии Дмитриевны, по «Самопознанию» Н. А. Бердяева, по мемуарам о. Павла Флоренского, по всем, слава Богу, сегодня сбегающимся книгам людей, умеющих слышать мысль и веру в том сердечном союзе, в каком их видел Григорий Сковорода, для которого мысль была душою и душа — мыслью, хорошо видно, что невольная бедность, горькая нищета быта вознесли дух русского человека первых пореволюционных лет в настоящие горние выси, вполне уподобляемые по напряжению первохристианским временам.
Это замечательно слышно в оркестре книги Валерии Дмитриевны, где каждый голос чист и внятен и свято равноправен, будь это несчастный отец Валерии Дмитриевны и ее много перетерпевшая мать, или великий толстовец В. Г. Чертков, И. А. Ильин, Н. А. Бердяев, сестра Маяковского Людмила Владимировна, православный издатель и исповедник веры М. А. Новоселов, или измученный ссылкой Н. А. Клюев (все они пересекли ее судьбу, и всех она вписала в книгу как в светлый синодик в надежде, что читатель тоже хоть раз оглянется в красный угол и помянет их вместе с нею). Это легко читается и в самом напряженном нетерпении текста, который как будто спешит за жадным к жизни автором и тоже прыгает от философии к театру, от театра к поэзии, от поэзии к церкви, не теряя из виду главной, непрестанной, все скрепляющей, возвышающей и оправдывающей темы любви и поиска воскрешающей цельности и единства с Богом.
Героиня переживает со страной все и все пишет с настоящей художественной силой: счастье бедной молодости, арест и расстрел отца, нетерпеливую работу по спасению беспризорников в молодой «Школе радости», и страстные диспуты о Церкви, о «ереси» марксизма и неизбежном их столкновении, и свой арест, Лубянку, ссылку, изгнание лучших русских мыслителей, жестокое преследование Церкви, яростное сопротивление «сергианству», самому духу декларации митрополита Сергия о лояльности Церкви к советскому государству (пожалуй, впервые мы видим эту и сегодня болезненную проблему не в богословском, а в живом приходском зеркале и понимаем, что она все еще не предание и не отболевшая история).
Все, все это сегодня необычайно злободневно и остро, все вернулось в сиюминутной живости, как всегда возвращается насильственно прерываемое время (и опять в этом назидательно видно, как Господень Промысел хранит такие книги до поры, когда в них будет прямая нужда). И все ищет обсуждения, потому что мы подлинно опять оказались, как пишет Валерия Дмитриевна, «на пороге нового времени, когда над тьмой человеческого страдания расцветает новый день».
