Пособие по перевороту | страница 9
Часом ранее, едва брезжущим апрельским утром, часов в пять, когда нежно зазеленившийся лес окутан легкой дымкой и первая птаха прочищает горло для первого куплета, Прохаймов, редактор подпольной газеты "Послезавтра", который хорошо знал писательский городок Перестройкино, ибо на пеньке, от руки, по-ленински здесь одно время эту газету и выпускал, высадил на улице Гринева возле дома номер двадцать шесть овального лысого человека и немедленно уехал, потому что знал, что на той же улице, напротив указанного дома, живет давний его оппонент, писатель. Этот писатель - я.
Прохаймов не догадывался, что по старой привычке, если только бывают врожденные привычки - я встаю каждый день незадолго до пяти утра и, предварительно взглянув на улицу Гринева, на свой двор со второго этажа, на легкую дымку в ветвях бесконечных, уходящих в небо сосен, приступаю к правительству - правлю текст рукописи, точнее компьютерописи.
Прохаймов промчался в своей кибитке мимо моих окон, сочтя мое белое тело в окне лишь отблеском восхода, и скрылся за поворотом. Я заметил, как по участку Каликина прямо над тропинкой, ведущей к дому, плавно продвигается шаровидное черное тело...
Не убоявшись собаки Альфы, которую русский разночинец, (недворянин) Каликин переименовал в младенчестве по причинам, истинным демократам понятным, и которая несколько раз с лаем пробежала под Зюганичевым, удивляясь летящему объекту, Зюганичев бесшумно проплыл в дом, немного наклоняя голову, поднялся на второй этаж и "предложил Мавре шинель". Но, так как ни шинели, ни Мавры в этом веке не предвиделось, то оставив прямо на полу на каких-то обломках, связках газеты "Позавчера" и банках из-под голубцов свой плащик, по случаю приобретенный в Государственной Думе по цене, преуменьшенной в девять раз, пользуясь беспрепятственностью перестройкинских нравов, а также сонливостью каликинской супруги, которая еще не проснулась, прошествовал сквозь вонючую, в которой неделями не мылась посуда, кухню, едва не наступив на мышь, которая впоследствии оказалась разросшимся тараканом, остановился перед входом в комнаты. Перед ним предстали две двери. Зюганичев в раздумье даже опустил на пол ранее поджатые ноги. Выбрав из двух дверей принадлежащую хозяину, а не хозяйке, что было заметно по самой двери (она была менее изящной) с провисшей блевотиной поперек картины "Сон разума, разрывающий пасть Чубайса", он отворил эту симпатягу вдруг и бесповоротно (ручка не работала в ней).