— Пускай медведь работает, у него голова большая.
Товарищи ему подражали. Он был авторитетом.
— Костя Ломтев сказал!
— Костя Ломтев не признает этого!
— Спроси у Ломтева у Кости.
Так в части, в тюрьме говорили. И на воле — тоже.
Его и тюремное начальство и полиция и в сыскном — на "вы".
"Тыкать" не позволит. В карцер сядет, а невежливости по отношению к себе не допустит.
Такой уж он важный, солидный.
Чистоплотен до отвращения.
Моется в день по несколько раз. Ногти маникюрит, лицо на ночь березовым кремом мажет, бинтует усы.
Славушку донимает чистотою:
— Мылся? Зубы чистил? Причешись.
Огорчается всегда Славушкиными руками.
Пальцы некрасивые: круглые, тупые, ногти плоские, вдавленные в мясо.
— Руки у тебя, Славка, не соответствуют, — морщится Костя.
— А зато кулак какой, гляди! — смеется толстый Славушка, показывая увесистый кулак, — тютю дам, сразу три покойника.
Славушка любит русский костюм: рубаху с поясом, шаровары, мягкие лакировки. И московку надвигает на нос.
Косте нравится Славушка в матросском костюме, в коротких штанишках.
Иногда, по просьбе Кости, наряжается так в праздники; дуется тогда, ворчит:
— Нешто с моей задницей возможно в таких портках? Сядешь и здрасте. И без штанов. Или ногу задрать и страшно.
— А ты не задирай! Подумаешь, какой певец из балета — ноги ему задирать надо! — говорит Костя, разглядывая с довольным видом своего жирного красавца, как помещик откормленного поросенка.
Ванькою не интересовался.
— Глазята приличные, а телом не вышел, — говорил Ломтев. — Ты, Славушка, в его годы здоровее, поди, был? Тебе, Ваня, сколько?
— Одиннадцать! — краснел Ванька, радуясь, что Ломтев им не интересуется.
— Я в евонные года много был здоровше, — хвастал Славушка. — Я таких, как он, пятерых под себя возьму и песенки петь буду: "В дремучих лесах Забайкалья", — запевал озорник.
— Крученый! — усмехался в густые усы Костя.
Потом добавлял серьезно:
— Надо тебя, Ванюшка, к другому делу приспособить. Живи пока. А потом я тебе дам работу.
"Воровать", — понял Ванька, но не испугался.
К Ломтеву нередко приходили гости. Чаще двое: Минька-Зуб и Игнатка-Балаба. А один раз с ними вместе пришел Солодовников Ларька, только что вышедший из Литовского замка, из арестантских рот.
Солодовников — поэт, автор многих распространенных среди ворья песен.
"Кресты", "Нам трудно жить на свете стало", "Где волны невские свинцовые целуют сумрачный гранит" — песни эти известны и в Москве, а может и дальше.
Ваньке Солодовников понравился.
