Но Винченца не смогла проронить ни слова, потому что показалось ей, что один из тюков, что лежал ближе других, вдруг шевельнулся.
- Ну, - грозно потребовал Морони.
До этой минуты Винченца воспринимала все происходящее как шутку, и только теперь поняла, что эти слова действительно для чего-то надо произнести.
И она их тихо сказала.
В туже секунду лежащие на полу тюки стали шевелится, словно разворачивались, и из них стали появляться одинаковые чернобородые люди. Голубоватый свет погас.
Винченца распахнула свои огромные глаза и лишилась чувств.
Пока она была без сознания, ее положили на ярко освещенное огнями свечей красное ложе и поставили толстую свечу в изголовье.
Сильно пахло аммиаком, но у людей, снующих вокруг нее, нижняя часть лица была закрыта, и, наверное, запах этот не раздражал дыхание.
Она очнулась и увидела себя лежащей в окружении, видимо, тех же, вылезших из тюков, людей. В пламени свечей были видны их черные, одинаковые, поблескивающие глаза.
Подул свежий теплый ветер, унося резкий запах.
Винченца на секунду закрыла глаза, а когда вновь открыла их, то обнаружила, что вместо лиц у окружавших ее были черепа.
Винченца вздрогнула, и вздрогнули свечи, погрузив все на секунду во тьму, а когда тьма чуть-чуть рассеялась, нечто человекообразное, но теперь уже с крысиной отвратительной мордой подошло к ней с огромным хрустальным бокалом и повелительно произнесло:
- Пейте.
Винченца не посмела отказаться и, чуть привстав с ложа, залпом выпила, как ей показалось, настой из трав.
На несколько минут ее оставили в покое. И тут она, и без того плохо соображавшая от страха, вдруг почувствовала, что ей невероятно хочется сделать то, что французы инфантильно называют "пи-пи". Позыв был такой сильный, что она даже привстала.
Этого сигнала, вероятно, ждали, потому что кто-то снова ловко и быстро завязал ей глаза, после чего помог подняться и куда-то повел.
Винченца больше не могла терпеть, она еле шла, она готова была прервать ритуал, рискуя остаться бедной и несчастной, норовила присесть и, наконец, не выдержала, внятно сказала то, что обычно говорят в таких случаях.
Она ясно ощутила нетвердость своей походки, как бывает в состоянии опьянения. Она качнулась, ее поддержали. Ей было уже все равно и мелькнула мысль: "Что они со мной сделают, если я сяду прямо здесь, сами же виноваты... мне уже безразлично", и тотчас же почувствовала, что с нее снимают одежду.
Она не сопротивлялась. Она дала себя раздеть на ходу и почти не стеснялась, когда с нее на ходу же содрали туфли, колготки, трусики, зачем-то лифчик.
