Сулейман кивнул:
– Не бывало раньше. Но и таких, как ты, Хасеки тоже не бывало. Так ты будешь моей женой?
Она больше не повторяла чужие глупости, какая разница, бывало или не бывало, Сулейман звал ее стать женой пред Богом, что могла еще ответить Роксолана?
– Да.
Сбылось то, о чем мечтала все последнее время, она станет женой пред Богом, а не просто наложницей, родившей детей.
– А свадьбу?
– Какую?
Сулейман все же рассмеялся:
– Нашу! Помнишь, ты желала свадьбу для Михримах? Почему бы сначала не отпраздновать собственную?
Роксолана родила свою дочь Михримах в день свадьбы Хатидже и Ибрагима, вынуждена оказалась родить, потому что, отравленная, могла бы не доносить ребенка до срока, Зейнаб пришлось вызывать преждевременные роды. Но едва придя в себя, отправилась смотреть на чужое счастье, совсем девчонка, семнадцати не было, с трудом сдерживала слезы, по-доброму завидуя султанской сестре, которую не бросали поперек седла грубые руки насильников, не гнали, как скот, не держали в неволе, а еще которая была красивой невестой на богатой свадьбе.
И для своей хорошенькой малышки Михримах тоже желала красивой любви без надрыва и красивой свадьбы. Если честно, о собственной и не помышляла. Стать женой пред Богом хотела, венчания хотела, чтобы не быть просто наложницей, но о свадьбе не думала.
– О, Аллах!..
– Накинь покрывало плотней и яшмак тоже, нам пора.
– Куда?
– Хуррем, ты совсем голову потеряла? Ты же согласилась стать моей женой, значит, пора к кадию.
Так и случилось – неожиданно, хотя и долгожданно, скромно и неприметно для остальных. Она стояла перед главным кадием в Айя-Софии, укрытая плотной накидкой, а Сулейман сжимал дрожащие пальчики своей сильной рукой, стараясь приободрить возлюбленную.
Были произнесены положенные слова, Сулейман подтвердил, что берет в жены женщину, стоящую рядом, щедро одарил заикавшегося от необычности проводимого обряда кадия, как же, полтораста лет султаны Османской империи не брали в жены никого вот так – по шариату, оставляли любимых женщин просто наложницами. Конечно, развод не проблема, но сам поступок Повелителя, объявившего женой рабыню, потрясал.
Когда кадий перед обрядом попытался осторожно напомнить султану о том, что Хуррем хотя и Хасеки, но ведь невольница, тот рассмеялся:
– Невольница? Разве только любви. Она никогда не была рабыней, но на всякий случай я даровал ей свободу. Можете быть спокойны, ваш Повелитель женится на достойной женщине.
