– Петер, мой государь, – спокойно и даже весело сказала Екатерина, подойдя к царю, – если вы с Его Величеством королем Августом и далее будете пробовать свою силу, словно античные герои, то у вас скоро не останется оружия, а у нас, простых смертных, не останется ни тарелок, ни вилок, ни кубков… Из чего же мы тогда будем есть? И пить?
Август, словно лев, тряхнул гривастой головой и отпустил петровскую шпагу.
– А она… права! – мастерски изобразив пьяную икоту, сказал он и украдкой метнул на Екатерину пытливый взгляд. – Простите, сударыня, язык плохо меня слушается сегодня…
– Зато, Ваше Величество, вас очень хорошо слушаются руки… – Екатерина произнесла эти слова очень серьезно и укоризненно. А затем, сама испугавшись своей откровенности, игриво указала королю на одну из свернутых в трубочку серебряных тарелок и добавила почти кокетливо: – Пожалейте посуду, Саксонский Геркулес!
– Что ее жалеть, Катя? – медленно отходя от бешенства, презрительно бросил Петр. – Все в этом замке принадлежит нашему другу Августу.
– И все – в распоряжении Вашего Величества и его прекрасной подруги! – галантно добавил Август. Он снова надел прежнюю маску и превратился в любезного хозяина.
– Прекрасной? Ишь ты, заметил! – сердито буркнул Петр. – Ты, саксонец, лучше своих паненок замечай – вон у тебя их сколько, на любой вкус! А я – государь скромный, со мной вон – одна Катя…
– Одна звезда способна затмить своим сиянием блеск сотни алмазов! – воскликнул Август с такой горячностью, словно Екатерина была его возлюбленной и ему предстояло зачем-то доказать ее совершенство всему миру. – У меня было десять… двадцать… Нет, тридцать возлюбленных! И красавица графиня Коссель, и прекрасная Аврора Кенигсмарк, и чаровница Марыся… И еще много достойных и обворожительных дам, имена которых пусть сохранит история, а не моя память…
Екатерина поняла, что гимн Амуру в исполнении короля необходимо срочно оборвать, а то он неизбежно закончится вознесением на звездный небосклон ее собственной скромной персоны, затмившей на этот вечер для любвеобильного саксонца блеск всех его тридцати алмазов. Петр Алексеевич был слишком прям душою и слишком уверен в своих силах, чтобы расточать ей комплименты, но свое право обладания ею охранял зорко и приходил в бешенство от любых попыток других мужчин оказывать его спутнице самые безобидные знаки внимания. То, что может случиться, будет даже пострашнее попытки сломать полтавскую шпагу!
