А я продолжал читать:
«Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к учителю, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Учитель в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный был мертво пьян. Тем и кончилось мое воспитание».
– Толик! Ты это где-то списал, – сказала Ласка.
– Да правда так было, – зарделся счастливый прапорщик.
А я повалился на пол, поднял над головою Толикову рукопись и закричал совершенно счастливый:
– Пушкин! Это Пушкин! Это «Капитанская дочка»! Анатолий! Вы гений! Я не знаю другого человека, которому пришло бы в голову списывать свою автобиографию у Пушкина!
– А что? – прапорщик пунцовел и улыбался. – Правда все так было!
– Да я верю, верю!
Далее на террасе произошло у нас нечто вроде братания. Счастливо смеясь, мы прыгали и обнимались. И Ласка даже поцеловала прапорщика. А Банько поминутно хлопал прапорщика по плечу и говорил, что с него бланманже по пушкинскому рецепту. И даже Обезьяна почесал голову и сказал прапорщику: «Да, брат ты мой, круто!»
И это был самый счастливый день из всего нашего заточения.
Из всей троицы наших милых тюремщиков только одна Ласка никогда не пересекала охраняемый периметр парка, так что я стал даже подумывать, грешным делом, не является ли и она тут пленницей, удерживаемой, впрочем, не силой, как Толик, не безысходностью, как я, а чем-нибудь другим, например, любовью. Банько, кроме того, что хозяйничал по дому и готовил нам изысканные яства, занимался еще и бесплатным своим магазином. Три или четыре раза в неделю он уезжал куда-то на грузовичке с надписью «Бесплатный магазин Холивар», привозил какие-то продукты, перепаковывал, увозил раздавать, возвращал остатки… Вероятно, неизвестные мне члены группы Холивар продолжали грабить супермаркеты, снабжая деликатесными продуктами нас и неведомых нам пенсионеров в неведомых населенных пунктах, которые Банько выбирал, ткнув наугад пальцем в карту Московской области. Всякий раз, возвращаясь из своих путешествий, Банько недоуменно разводил руками и говорил:
– Черт! Они не едят боттаргу! Картошку они разобрали, видишь ли, а боттаргу они, видишь ли, не едят!
Это значило, что на ужин у нас будут спагетти с боттаргой, прессованной икрой мелких средиземноморских рыб, каковую боттаргу, насколько я знаю, днем с огнем не сыскать в Москве.
Посмеиваясь, покуривая и покачиваясь на лавочке, притороченной цепями к потолку террасы, я говорил:
