Господи, прости мне богохульство, но так, вообще-то, драматургических коллизий не устраивают. Лутц Дурстхофф, мой старый приятель, главный редактор уважаемого кельнского издательства «Кипенхойер унд Витч» давным-давно, когда я делился с ним планами художественной книжки, предостерег меня. Он сказал: «Фикшн – это сложно. Когда ты пишешь документальную книжку, ты можешь описывать события, просто потому что они произошли на самом деле. Если же ты берешься за художественную литературу, мой друг, события должны иметь хоть какую-нибудь логику и быть хоть сколько-нибудь правдоподобны». И это правда, Господи. Серьезный автор должен же заботиться о правдоподобии, заботиться о том, чтобы встреча героев ни в коем случае не была случайной, но обусловлена была бы необходимостью. Совершенно невероятно, Господи, чтобы в одно и то же время, на одной и той же улице в одном из тысяч коттеджных поселков, разбросанных в окрестностях десятимиллионного города, герой и героиня очутились совершенно не сговариваясь и с единственной целью – привести историю к финалу.
Так не бывает, Господи. Только у Пушкина возможно, что вот Маша Миронова приезжает в Петербург подавать прошение государыне, идет гулять в парк и первым же делом встречает в парке – кого бы вы думали? – государыню. Только Шекспир может себе позволить ради трагической развязки «Ромео и Джульетты» придумать, ничтоже сумняшеся, что – да! кстати! – в Италии чума, Верона окружена карантинами. И задержать таким образом гонца, долженствующего предупредить влюбленного Ромео.
Господи, господи всемогущий! Позволить себе роскошь случайных совпадений, наплевать на презренное правдоподобие могут только три автора – Шекспир, Пушкин и Бог.
Вот что я подумал в то время, как желтый «Порш Кайен» ехал нам навстречу, и совсем недалеко от нас открывались в трехметровом заборе, видимо, с пульта пущенные в ход раздвижные ворота. Когда машина свернула во двор, и створка ворот медленно поползла назад, Толик дернул меня за рукав и побежал:
– Давай, профессор! Там баба одна!
– Стой! Куда! А прислуга? – это было первое, что пришло мне в голову, я пытался остановить его, но не смог.
Он не слушал меня. Он двигался той шакальей побежкой, которую я, оказывается, хорошо запомнил с первого дня нашего знакомства. Вот так, точно так же он бежал в первый наш день к беременной Ласке, стоявшей на мостках, чтобы схватить ее за горло и шантажировать Обезьяну. Вот такая же во всех его движениях была тогда порывистая подлость. И зря я поверил, будто шакальи ухватки можно исправить уроками поэзии или фехтования. Зря я поверил. Если бы у Толика был хвост, он бежал бы, оскалив зубы и поджав хвост. Хвоста у него не было, и он бежал, просто оскалив зубы и размахивая монтировкой. Несмотря на все наши уроки литературы, несмотря на все наши душеспасительные беседы, он бежал к женщине в желтом «Порше Кайен», чтобы и ее схватить за горло, и ее использовать в сиюминутных своих целях по праву сильного.
