Потом позвонил внук. У него был озабоченный голос.
– Я толстым не стану?
– Надеюсь, что нет.
– Не хочу быть толстым!
– Не будь.
– А отчего толстеют?
– От того, что мало двигаются и однообразно мыслят.
– Я мыслю однообразно?
– Ты – нет.
– Выходит, я толстым не стану?
– Так выходит.
– А у моей бабушки появились странности, да?
– С чего ты взял?
– Разве нет?
Я не знал, как ответить.
– Дедушка…
– Что?
– Почему ты молчишь?
– Я не знаю, что тебе сказать.
– Потому что я ещё маленький?
– Я не знаю, что тебе сказать, потому что ты уже не маленький.
– Дедушка!
– Что?
– Хочешь, я не стану замечать, что у бабушки появились странности?
Я промолчал.
– Дедушка…
– Что?
– Нужно притворяться и не замечать?
– Иногда нужно.
– Ты так думаешь?
– Я знаю.
– Хочешь, чтобы я тоже знал?
– Придётся. Всё равно придётся…
– Притворяться – это так же, как лгать, да?
– Примерно так же.
– Ложь сходит с рук, пока тебя не поймали.
– Откуда ты знаешь?
– Я же не младенец.
– Прости, я забыл.
– Видишь, как хорошо, когда есть кто-то, кто бы тебе напоминал!
– Верно. Это всегда хорошо…
В телевизоре сообщили о засухе в Пакистане, и я решил спуститься с Эстер в скверик возле нашего дома, чтобы вдоволь надышаться свежим воздухом.
На дорожках сквера хрустел гравий, а над кустами жасмина кружили птицы. С дальней скамейки доносился приглушённый смех. Возле клумбы с анютиными глазками Эстер остановилась. Откуда-то пахнуло вечерней влагой. Высоко над нами замерла луна; её свет придавал цветам белую окраску, и казалось, будто на нас глядят глазки маленьких призраков.
– Дыши! – сказал я Эстер. – Пожалуйста, дыши!
Две узкие тени отделились от дальней скамейки и слились с темнотой.
Вдруг лицо Эстер исказилось.
– Нет! – вскрикнула она. – Там снег!
– Где?
– Там, – шептала Эстер. – Где горы, там снег…
Я взял руку жены.
– Вернёмся домой?
– Домой, – отозвалась Эстер.
Я стал вспоминать, чем можно ещё задобрить судьбу, кроме как молитвами, постукиванием по дереву или опущенной в карман брюк кроличьей лапкой.
Когда мы поднимались домой, мне показалось, будто по ступенькам лестницы за нами следуют чёрный автомобиль и белый пёс. Я оглянулся. Нет – они не следовали. Я хихикнул. От жалости к себе.
– Спокойной ночи! – сказал я жене.
Эстер опустилась на ковёр.
«Будь на месте утёса железобетонная конструкция, она бы, возможно, не рухнула», – подумал я и мягко прикрыл за собой дверь.
* * *
Пианино.
Аккорд…
Пассаж…
Стаккато…
И одинокий звук – словно хлопок дождевой капли…
* * *
Это был один из тех редких вечеров, когда мы с Эстер смогли поужинать вместе. Вначале мы поговорили о дочке и внуке, а потом я сказал, что пытаюсь писать балладу о человеке, который старается не утерять в себе мужчину.
