Из соседней палаты санитар повёз к лифту пожилую женщину, которая, озираясь по сторонам, торопливой рукой приглаживала на голове волосы.
– Отправляемся на рентген, а не в фотоателье, – прищёлкнув языком, напомнил санитар.
Женщина опустила руку.
Санитар сказал что-то ещё, но слов я не расслышал.
С головой накрывшись (укрывшись под) одеялом, я подумал, что, возможно, теперь эта женщина предчувствует свой уход из жизни. Я внимательно прислушался к себе. Слава Богу, подобного предчувствия в себе не услышал. Сбросив с лица одеяло, я забормотал:
– Ещё нет, ещё нет…
Вернулся санитар и, похлопав ладонью по пустому сиденью каталки, кивнул в сторону одной из палат.
– На очереди нервный мужчина, – сообщил он. – Пока люди с жизнью ладят, они вроде бы живут. Жить перестают, когда устают ладить…
– Вы про ту женщину?
– Я про всех. А та женщина мечтает умереть.
– Что?
– Умереть она хочет. Этим и живёт.
– А мужчина? Отчего нервный?
– Беднягу беспокоит внезапно наступившее гормональное затухание. Вовремя не подготовился…
«Как к землетрясению», – подумал я и сказал:
– Надеюсь, он не рассыплется, как высохшая хлебная корка.
Санитар наклонился к моему уху:
– Говорят, что скоро учёные изменят строение людских клеток. Уж очень эти клетки устроены неудачно…
Я возражать не стал.
Санитар ушёл.
Я подумал о разнообразии вариантов в судьбах человеческих и на всякий случай прочёл молитву: «Боже, не допусти, чтобы моя смерть оказалась смешной или нелепой. И от досадной или ужасной – тоже избавь».
Вдруг вспомнился умирающий Иван Ильич из рассказа Толстого. «Господи, зачем эти муки?» – спросил Иван Ильич, и Господь ему ответил: «Так, ни зачем».
«Замечательный ответ», – оценил я и, взглянув на мои пальцы, пошевелил ими. «Они ещё чуткие, – решил я. – Рано мне туда, а если Ей так не терпится, то пусть Она приходит за мной не сюда, в больницу, а ко мне домой, когда сижу за пианино. Если время мне – туда, так под музыку…»
Часы в больничном коридоре показывали 2:10.
Я принялся думать об Эстер, о моей дочке, о времени, о музыке. С мыслью: «Музыка – не экзорцизм» – уснул.
Во сне я прогуливался по улице Алленби, но вдруг почувствовал, что за мной кто-то крадётся. Кто крался – не видел, не слышал. Только чувствовал. Я свернул на проспект Ротшильда. Возле фонтана остановился – привлекли умиротворяющие звуки падающей воды. «Эти звуки надо бы использовать в моей балладе», – подумал я.
На одной из скамеек сидела девочка с худенькой шейкой. Светленькие глазки поразительно искрились. В последние годы на улицах Тель-Авива дети встречаются редко. Больше – служащие. Теперешние дети заняты домашним компьютером. Девочка напевала одну из моих песен.
