Наступила Вера-Адидас. У меня не осталось ничего кроме снега. Вера стонала, работа ее добьет. Это не та работа, какая ей нужна, но другой работы нет, а дети хотят есть. На добивающей работе приспосабливаться, наступать на себя, переступать через себя, недосыпать, страдать депрессией, но работать. Три полоски. Вера относится к той категории женщин, которым показано иметь прихоть и противопоказано работать. Такие женщины считают прихоть работой, но они никогда не знали работы. Если перед ними встает эра Адидас, они принимают законы Адидаса, пытаются сохранить себя за счет чего-нибудь, но все равно становятся тремя полосками.
Я по-прежнему не работаю, Вера работает за всех, Вера спрашивает, чего у меня нет. Проще было перечислить, что осталось. Тогда она приезжает с продуктами и деньгами, деньгами и яблоком, возьми, Рита, и уходит. Я ворчу, Вера, как же, а что же так-то мы, потеряли себя, что ли. У меня работа, работа, работа, отвечает Вера, тебе легко говорить, а ребенок есть просит, и с этим ничего не поделать. Думаю, да, с этим действительно ничего нельзя поделать, только я спрашиваю, с нами-то что. А что с нами, вот я приехала, привезла тебе деньги, и еду дальше. Завтра снова работа, очень устала, не могу.
Три месяца я считала, что было бы попросту непорядочно спросить у Веры, привезла ли она мне любовь. Мало мне, скотине, да. Все мало и мало. Разве то, что она приезжает ко мне с продуктами, не проявление ее любви ко мне. Три месяца ее благотворительность дурно пахла, но я не могла объяснить, что прогнило и где. Вера не была единственным человеком, помогавшим мне тогда. Моя подруга, большая брюзга, неохотно приезжала после работы, привозила сигареты и корвалол, выкидывала их из сумки, кряхтела, называла меня свиньей, потому что я тревожу ее, всем своим видом давая мне понять, что добралась она до меня вообще чудом. И в этом брюзжании было много больше тепла и любви, нежели в Вериных благотворительных визитах. Не богиня, подруга.
Три месяца меня раздражало лицо Веры, когда она оставляла мне деньги и продукты. Три месяца я пыталась понять, какие эмоции она испытывает. Три месяца мне не нравилось все происходящее не только потому, что наступила нужда, но потому, что в этой нужде жила еще одна нужда. Мало мне, все мне мало, всех мало и всего. Три месяца я пытала Веру, очень хотелось узнать, а что внутри теперь. Три месяца я корила себя за ее истязание, но, проснувшись однажды, поняла, что Вера делает Великое Дело. Я не делаю такого дела. А Вера делает. И смотрит она на меня как человек, делающий Великое Дело. Из всех проблем, которыми она окружена, Вера видит только одну проблему, проблему деланья своего Великого Дела. Для тех, кто не работал или мало работал, делание Великого Дела становится навязчивой идеей. Это подвиг. Вот каким было лицо Веры во время денег и яблока, лицом подвига.
