— Не знаю, что ты представлял… Для меня эта музыка… Она как море. Мы плыли с тобой по морю… Не очень яркому, спокойному. Как твои глаза. И ты смотрел на меня, хотя чайки задевали тебя крыльями. Ты улыбался… Был в чем-то белом и небрит.
Пол непроизвольно потрогал свою щеку, и я засмеялась. А он взмолился:
— Говори, говори! Так хорошо…
— Что говорить, Пол? Скоро все это сбудется, правда? Ты увезешь меня на лодке в море, где никто не увидит нас, кроме чаек. И никаких людей! И мы будем любить друг друга, не боясь перевернуться. А потом искупаемся в теплых водах Гольфстрима. И ты никогда, никогда от меня не уйдешь…
Он откликнулся:
— Никогда… О, как красиво! У меня слов не хватит так сказать. Я буду путаться.
— Ничего, Пол. Главное, чтобы ты все это видел.
— Я вижу, — он мечтательно улыбнулся. — Ты бросаешь хлеб. Чайки ловят его над водой.
— Это будет?
— Так скоро будет! Как говорят? Ахнуть не успеешь?
— Да, Пол. Так говорят…
В гости к моим родителям Пол собирался долго, как на свадьбу, и все расстраивался, что не может не хромать.
— Твоя мама будет думать, что я — инвалид! — восклицал он, прохаживаясь по комнате и следя за своими движениями в зеркале.
— Не беспокойся, — заверила я, — отец ей уже все рассказал. Но даже если б ты был инвалидом, кого бы это смутило?
Он даже остановился и напряженно наморщил лоб:
— Тебя — нет?
— Ни капли.
— Правда?! — Пол так обрадовался, что сразу стал похож на школьника, которому девочка первой призналась в любви.
Я не ощущала никакой возрастной дистанции. Наверное, потому, что давно перестала чувствовать себя ребенком. Я рано начала читать взрослые книги и никогда не играла с другими детьми. Иногда мне чудилось, что я уже родилась женщиной, и это, конечно, было ненормально, как и многое во мне. Я с трудом осознавала, что Пол старше на четверть века, что он родился и провел половину жизни в другом мире, где еще не было меня. Его заслуга была в том, что он не таскал за собой этот отживший мир. Он весь был сегодняшним. И мы жили с ним здесь и сейчас, а не среди призраков прошлого.
— А если бы мне отрезали ногу? Там, в лесу? — зловещим тоном спросил он.
— Тогда я не дотащила б тебя до дому.
Пол изумился:
— Бросила?
— Конечно.
Несколько мгновений он смотрел на меня, приоткрыв рот, на который я старалась не глядеть, чтобы не наброситься на него, затем широко улыбнулся:
— Ты шутишь!
— Конечно, шучу! Какие ты гадости про меня думаешь! Бросила бы…
— Прости, — вкрадчиво пропел он и шагнул ко мне.
