– Говорят, он еще молодой?
– Совсем, ему еще нет тридцати лет.
– А красивый?
– Зачем ты спрашиваешь? – спросила Марфа чуть не с ужасом, но, заметив в ясных глазах сестры одно только любопытство, ответила с жаром: – Он прекрасен! – и продолжала с видимым восторгом: – Стройный, как пальма, волосы носит длинные до плеч, они распускаются у него, как лучи солнца! В своем плаще он похож на херувима с крыльями…
– Ты его любишь? – перебила ее вдруг Мария.
Марфа вздрогнула, низко опустила голову и глухо промолвила:
– Он велел всем любить его и всем любить друг друга, ибо каждый человек – ближний наш…
– Ну да, но не каждый нам одинаково нравится, – заметила с шаловливой улыбкой Мария, весело погрозила сестре розовым пальчиком и ушла, довольная, что узнала охраняемые от нее тайны и что Марфа влюблена.
Она заснула в первый раз за долгое время совершенно спокойно и, хотя спала крепко и долго, проснулась бодрая, отдохнувшая, полная жизнерадостности, играющей в ее жилах, и сразу пришла в себя.
Она весело посмотрела на стоящую у ее ложа Дебору и, поняв по выражению ее лица, что та явилась с какой-то новостью, проговорила:
– Ну, рассказывай скорее.
– Ожидает, с утра ожидает…
– Кто?
– Дивная лектика с пурпурными занавесками, четыре ровных на подбор ливийца и проводник с римским мечом за поясом…
– Муций! – воскликнула Мария, вскакивая, как пружина с постели. – Давай скорее пеплон, завяжи мне волосы… – И, торопливо одевшись, она убежала…
– Куда же ты так бежишь сломя голову? – строго остановила ее Марфа.
– Моя подруга Мелитта больна и зовет меня к себе.
– Да? А эти люди говорят, что они принадлежат какому-то Децию – римлянину.
– Мелитта пользуется его лектикой, – врала, не запинаясь Мария.
– Оставила бы ты когда-нибудь в покое этих своих подруг, распутницы они все; вымела бы я их, как мусор, метлой за городские стены, – сердито вспыхнула Марфа.
– Что я слышу, – с притворным негодованием всплеснула руками Мария, – на ближних… с метлой!.. Хороша любовь!
И, пользуясь смущением растерявшейся сестры, выбежала за ворота и проворным движением вскочила в лектику, устланную мягким ковром.
Подобранные, как по мерке, невольники подняли ручки носилок и тронулись эластическим, мерным, быстрым, ровным шагом.
Мария велела отнести ее сначала к Мелитте, где она переоделась в ту самую тунику, в те самые запястья и жемчуга, в которых была на пиршестве.
Когда она надевала на себя мягкие ткани, от них пахнуло тонким ароматом, и в синеватой дымке промелькнуло воспоминание той головокружительной ночи. Сердце ее дрогнуло и точно расплылось теплой трепещущей волной в груди, чуть заметная дрожь пробежала вокруг поясницы и по спине.
