И гордились флотом все. Не только те, кто на нем служил, но все, весь народ, потому что дорогой ценой тот флот тому народу доставался. Все работали на флот. Вся страна. Заводы, КБ, смежники. Вся страна – одни сплошные смежники.
А судостроительные заводы напоминали города – такой они были величины.
Так что гордились флотом – и в далеких аулах Средней Азии, и в горах Киргизии и Кавказа. И мордва, и карелы, и русские, казахи, киргизы, туркмены, таджики, узбеки, и башкиры, и украинцы, белорусы и грузины, и армяне, азербайджанцы, и чеченцы, и прибалты, и тунгусы, и еще сотни две различных народов и народностей Страны Советов – все гордились своим флотом.
Потому что это был их флот, который всегда готов выйти в море на защиту интересов Советского государства.
Проклятие и чесотка! Заговор сыпи! Пепел и снег! И все это вам на голову, на голову, пока есть голова.
Ум мой состоит из множества других умов. Они всплывают в моем сознании на манер островков тины в болотце. Вот сейчас, например, всплыл Френсис Бекон, и он тут же сказал: «Окотитесь! Худшее впереди!»
В общем, мне не скучно. Всегда есть с кем перемолвиться, пораскинуть словцом.
Кстати, как там обстоят дела с рядовыми писателями? Очень уж хочется это знать, потому что как обстоят дела у писателей нерядовых, я знаю – херово у них обстоят дела.
А как у рядовых?
«Предрассудок воспитания – это Диавол!» – старовато выражение. Какой там «Диавол»? Какое там воспитание? Какой там предрассудок? У них там и рассудка-то никакого нет отродясь не было, не то что перед этим самым рассудком был бы еще и предрассудок. Там сразу желудок. Даже пищевод и тот укорочен, чтоб быстрее попадало в желудок, а после него – сразу в клоаку. То есть, по моему разумению, они состоят только из укороченного пищевода, расширенного желудка и уютной клоаки.
Танюша Голикова пожаловалась Владим Владимычу на доктора Рошаля, мол, дискредитирует деятельность министерства, а сам ничего не предлагает.
Ах, Танечка, Танечка, чего уж там. Как вас еще-то можно дискредитировать, если вы сами все за всех, по части дискредитации, уже сделали. У вас не медицина и не здравоохранение, у вас что-то другое и название ему пока не удается подобрать. Скорбь? Нет, не скорбь, но что-то в этом роде… Поточнее хочется, но все никак. Все слова какие-то пресные, не гадистые, не жилистые.
Она казалась такой невинной и благовидной, что не стоило выскакивать из нор, чтобы ее обольщать – это я об идее государственности тут речь веду. Она казалось такой, такой… словом, в конце все проворовались.
