Гроза поворчала еще немножко, сверкнула пару раз особенно ярко и ушла, оставив тихий дождик шуршать по шиферной крыше.
Я хотела немного почитать на ночь, но шелест дождя убаюкивал, глаза слипались. Чуть шевелилась тюлевая занавеска на приоткрытом окне, да иногда раздавался стук то ли яблока, то ли сливы, ветки которых нависали над крышей террасы. Ночь, уже достаточно прохладная, окутывала меня звуками и ароматами, словно укачивая в уютной колыбели. Но память, которую разбередил разговор с Митяем, подкидывала мне все новые воспоминания. Уже в полусне представилось мне то лето, когда уезжал Женька.
* * *
Ехать второй год подряд со стройотрядом мне не хотелось, и после сессии мы с Аллой, нашей общей с Женькой дачной подругой, рванули в Судак. Так захотела Алла, потому что я лично Крым не очень люблю, но спорить не стала. Судак, Гагра, Анапа – тогда мне было все едино.
Хоть в Волчехвостск, лишь бы подальше от Москвы!
Мои скорые сборы и отъезд напоминал мне прочитанные у Брэма красочные описания бегства доисторических животных от наступающих ледников. Мною руководило животное чувство самосохранения. А в голове стучало – бежать, бежать, бежать! Это было паническим бегством крестоносцев, оставшихся в живых после Грюнвальдской битвы. И, если быть совсем уж точной в исторических параллелях, я чувствовала себя тевтонским рыцарем, который, провалившись под лед Ладожского озера, примерзая к своим железным латам в ледяной воде, уже почти коснулся дна.
Вот такая история с географией.
Я бежала от самой себя, по юности лет не понимая, что от себя убежать невозможно.
Мама не хотела отпускать меня.
– Как это вы поедете одни? Две девчонки-пигалицы!
– Мама! Мне почти уже 20 лет!
– Двадцать! Какая прелесть! Один ненормальный женится на еврейке и уезжает в США, в то время как отец его лежит от этой новости с инсультом – другая бежит на край света!
Лучше бы она этого не говорила, милая моя мама. Потому что после этих слов я твердо решила, что уеду. Пусть даже мне придется идти пешком по шпалам до самого Крыма, если родители не дадут денег на поездку.
Но мы с Аллой все-таки уехали. Я заставляла себя не думать о том, что там происходит в Москве. Но отмахнуться от мучительных, изматывающих мозг и сердце мыслей мне плохо удавалось.
* * *
А в Москве вовсю шли приготовления к свадьбе и к скорому отъезду в эмиграцию. Квартира Симкиных родителей была уже почти пуста, мебель продали, спали на полу, на матрасах. В углу стояли три коробки разрешенного на вывоз веса, заполненные кое-какой одежкой, фотографиями и дорогим сердцу Симкиной мамы хрусталем. Рядом сиротливо притулился полупустой Женькин рюкзак, на дне которого среди трусов и маек перекатывались давнишние рябиновые бусы, усохшие до костяшек.
