— Если человек способный — ему и двух классов хватит. А тупице не помогут и десять!
— О, знатный гость,— сказал крестьянин, — ты, по всему видать, окончил всего лишь два класса. Не надо нам другой школы, кроме такой, какую ты окончил!
В толпе поднялся смех, а чиновник еще больше надулся, ткнул кучера кулаком в спину и укатил.
Умерла дочь абхазского владетельного князя. На похороны съехалось много народу. Все горевали и постились: одни потому, что действительно жалели покойную, другие хотели угодить князю-отцу, а третьи — просто боялись его. Приехал на похороны некий Хасан Маан, дворянин, родственник князя. Ему не хотелось поститься, и он пошел в дом к одному крестьянину. Прикинувшись больным, он лег в постель.
Вот крестьяне эти и думают:
«Чем же нам кормить такого знатного гостя? Дать ему скоромную пищу — обидится, скажет: «Умерла дочь владетеля Абхазии, а вы суете мне скоромное, невежи!» Поднести постного — тоже, пожалуй, обидится: «Видите, что человек болен, ослабел, в чем только душа держится, а вы еще лезете к нему с постным. Совсем уморить хотите!»
А дворянин лежит и понимает, что хозяева в затруднении, но виду не подает.
Потом с превеликим трудом он поднял, наконец, голову от подушки и слабым голосом спросил:
— Что это у вас там варится, добрые люди?
— Фасоль.
— А повыше что висит?
— Котел с молоком.
— А на той полке что?
— Посуда стоит.
— В том конце?
— Большая деревянная миска.
— Ну, зачерпните мне этой миской молочка, — кротко сказал ослабевший дворянин.
Дали ему миску, наполненную до краев, и «больной» осушил ее до дна в один присест. Потом отдал хозяйке пустую миску и сказал, печально воздыхая, тем же слабым голосом:
— Теперь можно спокойно умереть!
И повернулся лицом к стене.
А крестьяне только головами качали:
— Да-а!.. Умеют господа дворяне горевать и поститься. Не то что мы, грешные!..
Халил из Дала приехал верхом в Адзюбжу к своим старым знакомым. Настала ночь. Усталый Халил завалился спать, а свою лошадь оставил во дворе.
Просыпаются утром хозяева — лошади Халила нет: украли! Вот беда!
Разбудили Халила, так и так, говорят, воры ночью увели со двора твою лошадь. Ох, и рассердился же Халил. Стал кричать:
— Знать ничего не знаю, но чтобы эти ваши презренные воришки сейчас же вернули мне лошадь! А не то я поступлю с ворами-сынками еще похуже, чем поступил однажды мой отец с их отцами-ворами!
Кричит, грозится, а адзюбжинцы только переглядываются: никто не знает, что же сделал отец Халила в Адзюбже?
