Хауд, шагая позади, вел за собой лошадей и не спускал с Хикур глаз.
Когда все трое вошли в дом, Хабыдж с подчеркнутой значительностью сказал Хауду:
— Садитесь, пожалуйста!
Хикур переменила платье на лучшее, надела ботинки и взялась за хлопоты по хозяйству. Но все валилось из ее рук. Она принимала Хауда в своем доме, как и подобает принимать гостя, и делала вид, что не знает, зачем он пришел. А она догадывалась, зачем он пришел. Хабыдж ограничился намеками, обещая попозже рассказать подробнее. Но и того, что он сказал, оказалось достаточно, чтобы свет ей стал не мил. Хабыдж пялил свои наглые светлые глаза то на Хикур, то на Хауда, как бы связывая их друг с другом своим взглядом. Но Хикур ни разу не подняла глаз на гостя; не глядя, она чувствовала, как он неотрывно следит за каждым ее движением.
— Выйдем-ка, Хикур, мне нужно наедине поговорить с тобой, — вдруг бесцеремонно заявил Хабыдж.
Хикур c опущенной головой покорно последовала за ним во двор. Они подошли к забору, и Хауд видел из окна, как Хикур вытирала слезы кончиком своего платка, в то время как Хабыдж, нетерпеливо топчась на месте, в чем-то настойчиво убеждал ее.
Они разговаривали не меньше часа. Когда они вернулись молча она села в свой угол.
Хабыдж опустился на стул рядом с Хаудом. Наступила тишина.
— Пойдем! — сказал наконец Хабыдж.
Гости вышли во двор и вскочили на лошадей.
Поздний вечер. У калитки Хикур давно уже мычит корова, просясь домой, в свое стойло, но никто не впускает ее. Только маленький теленок подбежал к забору, и корова, протиснув голову между перекладинами, принялась лизать его своим шершавым языком, издавая по временам звуки, похожие на приглушенный стон. Кто впустит ее? Кто облегчит вымя, набухшее молоком? Не слышит хозяйка зова своей единственной кормилицы. Весь вечер проплакала Хикур, и мир казался ей чернее ночи. Вот так же украдкой, таясь от людей, убивалась она, оплакивая своего покойного мужа (4). Сестра и золовка хлопотали около нее, но Хикур была безутешна.
— Тише! Кто-то идет! — воскликнула золовка.
Она выбежала во двор и тотчас же в испуге вернулась.
— Они... — пробормотала она сквозь слезы.
Во двор въехали верхоконные — товарищи Хауда. Эти всадники должны были сопровождать невесту на ее пути к жениху. Двое сошли с лошадей возле самого крыльца, остальные спешились у ворот и стали там полукругом.
Хикур кинулась к детям и в страстном порыве обняла их. Они проснулись и, почувствовав недоброе, принялись кричать и цепляться за мать ручонками. О тоска, о несчастье! Хикур разрыдалась, как ребенок. Сестра и золовка, будто слепые, метались по комнате. Злой, похожий на волка, Хабыдж шагнул через порог. При виде плачущих женщин он пришел в ярость.
