Плач по уехавшей учительнице рисования | страница 91
Ты замолкаешь. А я зажигаю новую.
Черт возьми, какое ж вранье! Кто это придумал? Слушай, это ведь опять твои сказки. И эту ты что же, сама сочинила?
Ты поднимаешь глаза, говоришь:
– Сама? А как же книжка, в которой ты это читала?
– Я придумала книжку! Тебе назло. Он – обыкновенный колдун, твой китаец, маг, шаман или кто там еще. Монахи русские тоже умели молиться и вызывать снегопады, дожди, даже грозы, а еще…
Но вечер неотвратимо сыреет, и вот уже набрякшая в воздухе влажность лижет лицо, обнимает голову, волосы жмутся ко лбу, затылку. Ты не спрашиваешь меня, почему я так злюсь, что со мной. И так понятно. Все безнадежно. И ты просто встаешь и идешь. Ты молча уходишь. Я не верю. Остановись, пожалуйста, побудь еще хоть минуту! Оглянись хотя бы. Но ты уходишь. В тьму наступающей ночи, в свой одинокий дом, от меня – сурово.
И тогда я ударяюсь со всей дури о мать о сыру землю, оборачиваюсь громадной хищной – с крыльями размахом вот в эту ночь. Нагоняю.
Это, собственно, все, что мне остается: в тьме усесться на твой карниз, скользко цепляясь за жесть когтями, жадно глядеть желтыми, горящими, с нежностью, в гневе, как ты дышишь на белом, как ты умерла и тебе снится твой танец, снегири и игрушечные человечки. Не удержаться на жести – скольжу, срываюсь, но сейчас же взмываю выше, машу изо всех сил крылами, лечу навстречу совиной охоте, пусть скорее подстрелят. Блеск, хлопок, оглушительный взрыв прямо в центре облака, в сердцевине. Камнем валюсь наземь, но и это не смерть – оборачиваюсь рыжей мышкой-полевкой. Скольжу в прорезь норы – там буду ждать тебя, ждать, ждать Дюймовочку, в которую тебе все-таки придется превратиться. И прийти. Не бойся, не выдадим тебя ни за кого замуж, будем вместе подметать нашу норку, украшать ее лентами, незабудками, и смотри: рисуют еще баночки на полках в детских книжках – вот эти баночки мы будем вместе готовить. Варить варенье, солить и перчить. А вечером я буду любоваться, как ты красиво танцуешь.
Только вот и он, слышишь? Дождь. Сначала робко, слабо, едва скребется. Это конец, вот где он нас застал – но от тебя я это пока что скрою. Люди не чуют, как звери. И я пищу тебе совершенно другое: как здесь уютно и сухо, а ты прекрасна, милая крошка, но главное, как приятно, что здесь мы ему недоступны.
Ровный шум воды растет. Незаметно, но грозно. Клубы сырости тихо вплывают в наше жилище.
Ты, заподозрив, тянешь меня за лапку: пойдем, это что-то нехорошо, идем отсюда. Дождь все громче. Звучат приглушенные взрывы. И уже не льет – бешено хлещет ливень. Качка трясет нашу нору, жуткий треск. Земля раскололась, как чаша. Теперь так и будет всегда – небо не сможет напиться, насытиться водой. Земле останется только терпеть. Вот и мутные струйки срываются с потолка, брызжут из стенок – джакузи! Теперь и правда бежим!