В своей комнате Иван лёг и стал вспоминать, что было с ним в начале начал – какая погода, какие сапожки, сандалии, мелки, голуби… Он чувствовал, что детство – это евангелие из другой жизни, которая протекала в ином пространстве, но соединена с тобой. Это помощь, оказанная тебе свыше. В ней – все твои ключи. Детство, как эпиграф, реет над человеком.
Блуждая по дошкольному возрасту, Иван наткнулся на молодого дедушку с удочкой и, громыхая ведёрком, пошёл за ним на пруд. Взять бы силы из того летнего дня и дедушке в день сегодняшний – перелить, как кровь! «Веры нет, – думал он. – Отсюда мука – нет веры, одно безверие».
Опасаясь, как бы совсем не выпасть из жизни, Иван поднялся с постели, придвинул к окошку стул и попробовал вникнуть в картинку за стеклом. Перед ним был послеобеденный двор, сквозь голые мётлы деревьев отблескивали солнцем чужие окна. На ветках он насчитал два гнезда и четыре вороны. У подъезда дымила «Волга» с открытым капотом, наполняя двор ароматом парного бензина. Хозяин в шофёрской куртке аккуратно тёр её тряпочкой. «Всё-таки, какая-то замена корове… – дико подумал Иван. – Человек нуждается, чтобы было существо…»
За «Волгой», в миниатюрных Альпах, наваленных лопатой дворника, гулял спаниэль. У мусорных контейнеров кучей толклись голуби, а на детской площадке, в лодке, засыпанной песком и снегом, Иван различил человека. Этот человек был ему знаком. Чёрное пальтишко его было расстегнуто, на коленях лежал «этюдник», он что-то записывал в тетрадочку.
«Сидит… Надо же!» – удивился Иван, и тут огромный вздох прошёл по телу. Года три он так не вздыхал.
Этот вздох был, как испарина в разгар горячки. Сразу за ним, буквально в следующую минуту, Иван почувствовал себя лучше. Не то чтобы он перестал бояться за дедушку – страх остался, но какое-то величественное согласие с жизнью обняло его. Он ещё посмотрел в окно, хотел крикнуть Косте, чтобы тот поднимался к нему, но вместо этого лёг на диван и заснул.
Ах, как он спал! Как славный чернорабочий, отпахавший за себя и за больного напарника! День и ночь мелькнули одним глотком. В полночь, не размыкая глаз, он спросил у мамы о дедушке, и опять провалился. А на следующий день, в половине первого, встревоженная Ольга Николаевна его растолкала. Она сунула ему в руки чашку кофе и приложила губы ко лбу. Но нет – сын был здоров, почти что весел, и сразу собрался в офис.
Перед работой он зашёл проведать дедушку. И хотя кашель был жуткий, звенел в ушах, отзвякивал в батареях отопления, теперь Иван знал, что Земля, скрипя навстречу солнцу, тащит дедушку на буксире, и вытащит.
