– Что я придумаю, – сказал Иван, – это ты у нас – автор.
– Мне знаешь, какие мысли в голову лезут? – доверительно шепнул Костя. – Вообще устраниться! Отстать от неё! Пусть учится, взрослеет, а потом встретит кого-нибудь вроде тебя…
Иван посмотрел на него с жалостью.
– Так нельзя, – покачал он головой. – Отступничеством человека не выручишь. Человека нужно лечить безоговорочной добротой. Просто укутать его, как в вату, в эту доброту. Знаешь, как обморожения лечат.
Костя кивнул.
– Я так и думал.
Они оба посмотрели в окно. Зимний день наполнил улицу хмурью: весна простудила дедушку и отошла.
– Точно так и думал – твоими словами! – повторил Костя. – Ну а как у тебя? Есть новости? Ну, кроме дедушки…
– Кроме дедушки? – с трудом сосредотачиваясь, переспросил Иван. – Ну, вот такая, например, новость. Меня научный руководитель зовёт лететь с ним на конференцию в Берлин. Будем докладывать о «смыслах» и «практиках».
– О каких смыслах и практиках?
– Это такие научные слова – «смыслы» и «практики». Вот то, что мы с тобой пьем чай – это практика. А то, для чего люди используют ту или другую практику – это смыслы, – объяснил Иван. – Я всю жизнь по наивности думал, что смысл – один, как правда. А оказывается, они – смыслы, и их много. Наверно, это просто русский язык богат…
– Когда летишь? – спросил Костя.
Иван покачал головой.
– Опять что ли отказался?
– Про себя – да. А на деле мне нельзя отказываться. Маме за меня стыдно, отец вообще убить готов… Оля, Макс – все. Ты вот, когда болел, тоже сказал справедливые вещи… – Иван взглянул на Костю. Немного Бэллы он всегда находил в его чертах. – Мне, действительно, надо меняться. Вот дедушка пойдёт на поправку, съезжу в институт, поговорим.
Костя слушал, стараясь не жевать. За время беседы он успел доесть шоколад и теперь всё-таки взялся за яблоко. В какой-то миг его полная участия физиономия умилила Ивана. Он уже собрался было пожарить ему картошки, но тут ударила входная дверь и на кухню вбежала мама.
– Доктор! – замахала она, – Доктор пришёл! Иди, сам разговаривай!
Вернувшись от дедушки, Иван не застал Кости. Крошки были стёрты, тарелка и чашка вымыты. Трогательная записка с выражением признательности светлела на столе. Иван рассеянно прочёл и отложил.
«Без динамики», – сказал доктор. Вроде бы, это был не самый плохой вердикт, но жить оказывалось нестерпимо. Приближался стандартный, знакомый по прежним годам, срыв, – когда клонит в сон, шумит в ушах и от всякой мысли брызжут слёзы.
