– А дед же твой, ей-богу, как дитя малое, все бы сказочку слушал и бог знает что себе там представлял. Да еще эти книжечки – сидит, чего-то там по-испански кумекает, а мне ничего не рассказывает, меня аж трясло, что от меня что-то скрывают. Мне, Петрусь, это так было больно, что он меня за человека не держит, думает, коли он прухвесор, так я уж ничего и не пойму. А еще этот самый Юрко разболтал моему Ивану, что они с делегацией летят в Мексику, на целых полтора месяца, и как раз нужен еще один, чтоб по-испански малость петрил. А я-то думала, что со старым такое стряслось: целый месяц не спит нормально, крутится, возится. Думаю, неужто опять его бесы мучают? А он, как подпил, так и рассказал, что не бесы то были – это он волновался, выберут в делегацию его или кого помоложе. Я думаю, дружок его тоже держал кулаки, чтобы деда выбрали. А главное, почему старого моего собирались взять – да потому что старый он, а молодой мог бы удрать, да и фьюить! Ищи потом! – бабка махнула рукой и скривилась. Она выглядела сейчас особенно старой и
опечаленной. Что-то у нее болело, когда она все это рассказывала.
Бабка перевела дыхание и продолжила:
– Ну вот, дед это все мне рассказывает и рассказывает. А чтоб ты знал, твой дедка пить никогда не умел, да и не хотел даже, всем его приходилось заставлять. Ну, а тут сам на радостях стал опрокидывать одну за другой, а я ему подливаю да подливаю. От водки язык-то у него и развязался, а я все слушаю себе и только думаю: «Ну-ну, старый, погоди ж ты…» И тут он мне, знаешь, вдруг говорит, что он на самом деле возвращаться и не собирается. За ним никто следить не будет, а когда все будут уже собираться обратно, он тихонько ночью удерет – ему Юрко обещал помочь. Нет, ты подумай! – бабка аж слюной брызнула, так ее эти воспоминания разнервировали. – Он – и удрать хочет! А мне что потом делать? Сидеть тут, чтоб с меня люди смеялись? Да то б позор был на весь район! Мол, у старой Галушихи муженек удрал! Еще хуже, чем если б вызнали, какой он придурок. С меня и так-то люди смеялись, что такого мужика ледащего заимела – ни тебе гвоздя в стену не забьет, ни кроля не обдерет. А как выходил в огород с тяпкой, так все село сбегалось посмеяться. Не-ет, думаю, голубчик, не ты тут один прухвесор. У меня тоже, Петрусь, какая-никакая гордость есть.
– А зачем он хотел убежать, дед не говорил?
– Да говорил… Я тоже хотела знать, что ж он там делать собирается. А он давай хихикать, шутить, ну как все пьяные: мол, он там себе молодуху найдет – давай-давай, думаю, уж кто бы там про молодух говорил. И так не хотел мне говорить, ну ни за что! Уж думала, что не выведаю. А потом таки раскололся.
