— Должно волновать, потому что одно дело жениться тогда, а другое — теперь. Теперь ты, небось, уже слабак...
— Слабак? Ты что, приятель? Я в большом порядке! В мои сорок три я — будь здоров!
— Да не заводись. Посуди сам: «Три мушкетера» — это тебе не «Двадцать лет спустя», понял? А ты любишь духовное?
— Как это духовное?
— Ну всякие там серьезные мысли, йогу, медитацию — словом, всякое такое.
— Нет, меня, в общем-то, к этому не тянет. Я больше интересуюсь простыми вещами. Люблю хорошее мясо, перец в ореховом соусе, белое вино...
— Это никуда не годится. Так ты проиграешь.
— В чем? Выпьем, браток. Мы же братья, так или нет?
— До самой смерти. Давай обнимемся. За твое здоровье... Только ничего путного не выйдет из твоей женитьбы. Уже староват, небось, выдохся...
— Сколько лет твоей невесте?
— Года тридцать два, но говорит — двадцать девять.
— Тридцать два — ух ты! Я бы тебе посоветовал заняться умственными упражнениями... Помогает, знаешь!
— Помогает? В чем?
— В этом самом, не прикидывайся. И зачем тебе...
— А ты-то женат?
— Второй раз... В первый раз женился в двадцать четыре на бабе, которой было тридцать восемь. А второй — когда мне было тридцать восемь, женился на...
— Двадцатичетырехлетней.
— Откуда ты знаешь? Смотри какой догадливый!
Они заказывают еще по одной. Старая дама кончила петь и, поблагодарив за аплодисменты, вернула микрофон пианисту.
— Конечно, братья! Еще бы! Нам бы и познакомиться тогда, в 49-м.
— «Мамбо, вот это танец, мамбо-о...»
— «Мамбо-о, да-да-да-да!»
— А ты помнишь Кида Ацтеку?[39]Вот боксер! Лучший из лучших.
— А когда Манолете[40] убил быка в честь...
— Какой год, ё-ё моё!
— Слушай, ну почему все остальные годы не были такими? Она меня любила до смерти, с ума сходила, только бы видеть меня, трогать и чтобы я целовал ее все время. Мы с ней все хорошие фильмы пересмотрели. А сколько песен спели вместе, бывало, сядем на скамейку и поем. Мне было лет шестнадцать. Но годы уходят...
— А ты думал! Конечно, уходят эти чертовы годы. Помнишь, двенадцать ножевых ран у миллионерши?
— Двенадцать. Ее племянники постарались.
— А на Севере великая засуха.
— With a song in my heart[41].
Они заказывают еще по одной.
— Если бы можно было вернуться в какой-нибудь год, какой бы ты выбрал? — спрашивает рыжий.
— 1949-й. А ты?
— Нет, этот выбрал бы я, и, заметь, по праву, так что ты выбирай другой
— А почему не может быть одинаковый?
— Потому! Это мой год, понял? Мой и ничей больше. Тем более не твой.
