Через каждую пару сотен метров им приходилось останавливаться, открывать ворота в деревянных заборах и протаскивать в них велосипеды. Заборы нужны были для того, чтобы овцы с участков не разбредались по всей Северной Фрисландии.
— Тебе нравится? — спросил Хеннинг, когда они оказались уже у третьего забора.
Энгельберт лишь молча кивнул.
— Вот увидишь, когда мы вернемся домой, ты будешь чувствовать себя так, словно родился заново. А сегодня вечером мы еще и погуляем. Общество любителей игры в шары устраивает праздник, тебе определенно понравится.
Энгельберт сомневался в этом. Похоже, вечер в кресле отодвигался на неопределенное время.
Сначала Энгельберт решил, что это овца, одиноко стоявшая на дороге, но, когда они подъехали поближе, увидел, что навстречу им идет женщина. На ней была длинная черная юбка и слишком широкий пуловер, что показалось Энгельберту необычным для прогулки у моря.
Кроме того, она слегка подволакивала левую ногу, но это бросалось в глаза, только если присмотреться.
Хеннинг затормозил. Энгельберт прикинул, что женщине, стоявшей сейчас перед ними, на вид около тридцати лет. У нее были рыжеватые волосы и очень бледная, почти белая кожа. Ее глаза были серо-зеленого цвета, из чего Энгельберт заключил, что цвет ее волос натуральный.
— Привет, Неле! — сказал Хеннинг. — Это я, Хеннинг. Ты меня еще помнишь?
Неле кивнула и как-то странно улыбнулась. Так улыбаются люди, попавшие в чужую страну, если их о чем-то спрашивают, а они не понимают ни слова.
— Я снова здесь, Неле. У родителей. Приехал на пару дней.
Неле снова улыбнулась, еще шире.
— Как дела, Неле?
— О, о… — улыбнулась она. — О, о, о, ла, ла… — И добавила на нижненемецком простонародном диалекте: — Какие наши дела на старости лет?
Потом крутнулась перед ними.
— Здорово! Я рад, Неле.
Неле прикоснулась кончиком пальца к груди Энгельберта:
— А кто это?
— Это мой друг Энгельберт. Я хочу показать ему свою родину.
Неле засмеялась, затем вдруг стала серьезной и, не говоря ни слова, отвернулась от них.
— Пока! — крикнул Хеннинг, но Неле никак не отреагировала и пошла своей ковыляющей походкой дальше по дороге.
— Кто это? — спросил Энгельберт.
— Неле, дочь Бруно, кузнеца. Его единственная дочь. У нее не все в порядке с головой, но он безумно ее любит.
— Давай поедем домой, — попросил Энгельберт. — Хватит на сегодня, я уже устал.
На лужайке, рядом с домом пастора, были установлены палатки, навесы, длинные столы и скамейки. После обеда команда Ведеманнсзиля разгромила соседнее село Шойдорф в игре в шары. Ведеманнсзиль закатил шары на дороге на дамбе на двадцать метров дальше, чем Шойдорф, и с семи часов вечера все уже сидели за пивом, ржаной водкой и «Кюммерлингом».
