— Тебе чего тут надо, милай? — и этот «милай» показался мне страшнее любой доселе слышанной матерщины: с таким наслаждением карга облизала это слово, с таким презрением, с такой насмешкой выплюнула… «Ведьма!» — пронеслось у меня в голове. И затошнило от того, что будет дальше… И от того, что она — она! — родственница Славки. Моей Славки! Неужели бывают на свете такие родственницы?!
— Вы… — попытался я и немедленно сорвался на хрип. — То есть, я шум услышал… И дверь была открыта… Я думал, что с вами… Или с Ярославой… Грабители…
— Ярославой? — старуха стояла уже вплотную ко мне — Ярославой?! Какой-такой Ярославой?! — она страшно повела голыми серыми дёснами, выдыхая прямо мне в лицо.
— Ну да… — я безуспешно старался отодвинуться от неё.
— А вот и нет здесь никакой Ярославы! — торжествующе пропела старуха. Она действительно как-то пропела эту последнюю фразу и вдруг, ни с того ни с сего успокоилась, отвернулась, отошла к окну и, словно с трудом, обернувшись, совершенно равнодушно сказала:
— А-а, вон оно что… А ну проваливай! А то худо будет!
И вот тут до меня дошло. И стало очень холодно. Ведь когда я рылся в книжном шкафу, я полностью загораживал собою дверной проём. Значит, строго говоря, сейчас никакой старухи в комнате быть не может! Я неловко попятился и очень больно ушиб локоть о косяк.
* * *
Из прострации меня вывел дрожащий на столе мобильник. Мобильник мой. Стол — тоже мой. Значит, я дома. А вот как я сюда попал? И почему я, собственно, должен был как-то попадать к себе домой?
Я лежал на диване лицом в подушку и с отвращением ощущал, как прилипла к спине насквозь мокрая рубашка. Розовая с белым. Розовая… Под цвет обоев… Конечно! Вспомнил. И вовсе этому не обрадовался. Болел локоть. А эта родственница — она больная? Очень просится на язык слово «сумасшедшая», но почему-то оно казалось мне слишком страшным. Видимо, чересчур хорошо к ней подходит. Есть в этом слове… Господи, неужели бывают такие родственницы?! Да кто там всё не уймётся?!
Стараясь не отрывать лицо от подушки, я нашарил на столе телефон, поднёс к глазам… Да… Только Ромки мне сейчас и не хватало! Тем не менее, нажал приём. Разумеется, Ромка, Роман Витольдович — мой непутёвый коллега, был оглушительно пьян.
— Здорово, князь Мешко! Это я!
— А это — я… — настроения общаться совершенно не было.
— Как там моё Чертолье поживает? Черти не донимают?
— Слушай, ты чего хотел, а? — мне стало ясно, что разговаривать с Ромкой можно только приведя себя в состояние, аналогичное его собственному.
