— Не кап, а капец-хозяйство, — поправлял Пикаша умный Вицула, бывший студент-медик, а теперь человек без определенных интересов, хотя и склоняющийся к народной философии. — Этим курчавым что там, что здесь — один конец. А вот нам с тобой и со Струпом — как быть? Где денег на дурь взять? Эх, грусть моя, грусть романовская, житуха новая — пустокармановская…
* * *
Не грусть, а ветер! И не простой ветер — эфирный! И притом не на всем белом свете — только в Средней России.
В Переславле-Залесском ветер. В Угличе и Солигаличе — ветер посильней. В окрестностях Ярославля — резкий, штормовой ветер!
С открытыми ртами ловили этот необыкновенный ветер — имеющий все признаки ветра обычного, но также и едва ощутимые признаки ветра эфирного, — горожане Романова.
И прежде всех — Трифон Усынин.
Вышел он в очередной раз на 2-ю Овражью улицу, на волжский обрыв, и никак не мог насытиться снедью ветра!
Даже сладковато-медвяный запах гнили такому насыщению не мешал. А ведь всплывали поверх ветра еще и новые зрительные образы, с упрятанными в них сообщениями.
Образы эти были приманчивей запаха, острей вкуса, сильней ветровой упругости!
А сообщения… Сообщения ветра были особого рода. Трифон это понял давно.
— Если в сообщениях нет красоты — это не информация, а колотуха или страшилка. Дал колотухой по голове — и с ног долой!
Необыкновенный ветер не только насыщал ободряющими мыслями, но и толкал к неожиданным действиям. Даже, казалось, параболы таких будущих действий в воздухе вычерчивал.
И тогда высоко над Волгой вырастали не воздушные замки — вычерчивались едва уследимые, но по мере вглядыванья все подробней раскрывающиеся «образы действия».
К действиям же эфирный ветер толкал вот каким: бросить все к чертовой матери, закатиться куда-нибудь дальше Углича и Пшеничища, забиться в глухомань, лежать в радостной той глухомани и ждать — пока эфир накроет с головой, перестроит по атому тело, сделает тело иным, неподвластным тлению, порче! Или наоборот: лежать и ждать, пока необыкновенный ветер перестанет морочить голову и покинет землю навсегда.
«Нет, не так. Последняя мысль — лишняя! — сразу определил Трифон Петрович. — Когда уходит ветер, приходит соблазн: оставаться и дальше водой, костями, слабо по кишкам жизни проходящим калом… Оставаться и ждать непонятно чего, обманывать себя вздором и мутью непроясненной современности и еще более туманной будущности».
Трифон свесил голову на грудь, но потом вдруг молодецки вскинул ее:
