– Ну, ты и учудил, Квас! – не выдержал Макс Шестопал.
– Погодите, братцы, это только цветочки!
– Представляю, какие будут ягодки!
– Так вот, стою, трясусь от холода. С ноги на ногу переминаюсь, вода хлюпает в кроссовках. И гляжу, на противоположном берегу костер ярко горит, и доносятся оттуда веселый смех и звонкие голоса. Тут мое серое вещество в котелке вдруг усиленно заработало. И меня осенило, что костер – это тепло, что веселый смех – это добро. Значит, там хорошие люди, а здесь, в мрачном нелюдимом лесу, холод и злющие-презлющие враги. Главное, сам не могу сообразить, кто я такой. Как заору: «Помогите! Помогите!»
А мне в ответ с того берега, мол, что случилось? Плыви сюда!
Я очертя голову бросаюсь в воду и плыву на мелькающий перед глазами огонь костра. Подплываю, плачу, мне кто-то помогает выьраться на берег. Ведут к костру. И что вы думаете, пацаны, я отмочил? Сам до сих пор удивляюсь! Говорю спасителям сквозь слезы: «Предоставьте политическое убежище!»
– Ну, Квас, ты даешь! Политическая проститутка! – брякнул Антошка Духанин.
– Братва! Прямо диссидент какой-то затесался в наши ряды! – отозвался, покатываясь со смеху, Макс.
– Хватит ржать! – сказал возмущенно сержант Бурков. – Дай дослушать! Что дальше-то было?
Полог палатки резко откинулся, появился окоченевший Тихонов, следом за ним ввалился его напарник, Андрюха Романцов. Михаил молча стал снимать «шаманский наряд».
– Чего ржете как гнедые кони в стойле? За километр слышно! – полюбопытствовал Романцов, пристраивая «эсвэдэшку» в «козлы». – Ну-ка, Квас, подвинься, дай у печурки посидеть!
– Чего это вас Сара ни с того, ни с сего сдернул на блокпост? Случилось что? – спросил сержант Андреев, внимательно вглядываясь в лица прибывших.
– Случилось…
– Что? Андрей, не тяни кота за хвост! – накинулся Рубцов.
– Чего как неживые?
– Толика убили.
– Как убили?! – оторвался от письма Пашка Морозов. – Я с ним сегодня утром разговаривал.
– Тольку?! Сердюка?!
Все обступили понуро сидящих у печки снайперов. Никто не мог поверить, что убили Толю Сердюка. Толика, который был поваром на кухне. Этого добродушного курносого увальня с наивными серыми глазами и детской улыбкой, который никогда не обижался на них и прощал им их выходки и обиды. Толика, который, наверное, за всю свою жизнь даже мухи-то не обидел, Толика, который, прочитав письмо из дома, потом полдня ходил зареванный. Толика, который по доброте душевной часто выручал ребят из родной роты. Убили Толика…
