Саша сел поудобнее и совершенно небрежно ответил:
– Ты знаешь, нет. Живому всё хорошо.
Зонненлихт посмотрел по сторонам, скользнул взглядом по Насте, словно не узнал её. Потом светло-зелёные глаза потеплели; теперь он глядел почто душевно, хотя это было ему отнюдь не свойственно.
– Оставьте его, Антон Валерьевич, – прошептала Настя. – Пожалуйста, оставьте.
Он грустно усмехнулся и перевёл взгляд на Сашу.
– А ты молодец, – уважительно произнёс Зонненлихт. – И курсовую сдал, и с Хариным договорился. Думаешь, его стрелок снимет меня?
Саша нахмурился и опустил глаза. Настя сидела ни жива ни мертва.
– Расстояние довольно приличное. И я сижу в стороне от линии огня.
Саша натянуто улыбнулся.
– Ничего страшного, – произнёс он. – Важно окончательно вывести из строя оболочку, она и так уже на ладан дышит. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор двигаешься.
Было в этих словах что-то такое, что Настя закусила губу от страха. Значит, где-то на крыше сидит снайпер, который в любой момент спустит курок – и снайпера позвал Саша. Её Саша.
Впрочем, сейчас это был совершенно другой человек. Спокойный, собранный и жёсткий, скрывающий усталость и внутреннее опустошение даже от себя, знающий, что ему придётся умереть, но готовый бороться за себя до конца – было в этом отчаяние и жажда, что сильнее смерти, что поднимают мёртвых из гробов.
– О какой оболочке идёт речь? – спросила Настя, и не услышала своих слов. Зонненлихт улыбнулся и поправил безупречно завязанный галстук.
– Настя, – сказал он заботливо. – Ты иди лучше, погуляй. Не надо тебе этого видеть и слышать.
Настя хотела ответить, но Саша её опередил:
– Отчего же не надо? – с ядовитым цинизмом поинтересовался он. – Настя, а ты знаешь, что такие, как он, делают с подобными мне? Разбирают на части. И не дают умереть. Старательно поддерживают жизнь в обезумевшем от боли полутрупе и наслаждаются его агонией. Недурно, правда?
Настя коротко вскрикнула и закрыла лицо ладонями.
– Господи, – прошептала она. – Это неправда. Антон Валерьевич, скажите, что это неправда. Ради бога, скажите, что это неправда!
Он промолчал – и это было красноречивее любого ответа. Насте показалось, что она разучилась дышать.
– Я убиваю первенцев на глазах их матерей и превращаю землю в соль, – наконец устало промолвил Зонненлихт. – Я славлю того, кто сотворил и соль, и землю. Покажи ей правду, раз уж ты настолько алчешь правды.
В эту минуту земля под Турьевском пришла в движение.
