Второе чудо – это когда следующая секунда не наступает. Это чудо называют смертью.
Оба чуда могут произойти в любое мгновение – ведь милосердие ставится выше суда, а чудо случается по милости.
Свидетели первого чуда выходят через парадные двери. Свидетелей второго чуда выносят с черного хода ногами вперед.
2
Открыв глаза снова у себя в кровати, он застонал. Три с половиной палы семени, двадцать пал крови, двенадцать пал жира, десять пал костного мозга, сто пал плоти, десять пал желчи, двадцать пал слизи и столько же ветра, тридцать шесть пал костей и столько же сухожилий. Тридцать с половиной миллионов волос. Это твое тело. И оно до сих пор дышит. Ну же, вставай. Еще один шанс на чудо.
Он поднялся и принялся напевать арию.
В доме было тихо.
Было слышно, как внизу брат готовит себе кофе.
Дом зиял жизненным пространством, в котором не хватало отца. На опустевших местах воображение создавало фантомы. Природа не терпит пустоты, потому что узнает в ней саму себя.
3 Базель научил его алхимической науке, которую Юнг привез из Китая. В Венеции он плавал на Золотой Гондоле. В Кракове в голове у него завелись вороны. В консерватории он обнаружил, что под ногами у него змеи.
4 Якова такие расклады обломали, он ушел в схизму и ересь. Священными печатями и пентаграммами запечатал все думы про музыку, умер и стал ходить мертвым, с пентаграммой на голове.
5 Он перестал писать. Он начал искать.
Он стал уязвимым, как никогда.
Свои исследования он называл, вслед за Бэконом, на латыни: «Experimenta Lucifera» – «Опыты Светоносные».
Завернувшись в плащ, он пересек границу и выдохнул в своей каморке, в отцовском доме, в саду подо Львовом.
6 Итак, ты – Ирена.
Ежедневные experimenta давали ощущение защищенности. Он одиноко трудился в келье, тщательно разлагал на элементы историю человеческой музыки. Его классификация была не менее детальной, чем средневековые трактаты по ангелологии; не менее подтвержденной, чем данные об элементарных частицах в современной физике. Он понимал, что хотя Грааль уже утрачен, его можно отыскать, потому что на самом деле он везде и во всем.
Приняв то, что музыкой является все, что делается на выдохе и на вдохе, он разложил свой дух на роды и колена, проследил оком разума генеалогию звука вплоть до праотца Адама и записал его повороты как чередование нот особенным любовным письмом, ведь музыка продолжала оставаться его мистической супругой. Записывал генеалогии ладов и мелодий, а за ветвями связей пытался разглядеть Древо Познания. Пытался – и не видел. Одни ветви, и ни начала им не видно, ни конца.
