После переклички выдавали завтрак. Мы быстро бежали назад в барак, чтобы никто не украл наш скудный паек. Мы получали маленький кусочек хлеба и крошку маргарина, иногда чайную ложечку повидла и «кофе» — черную жидкость, которая напоминала кофе только по названию. Но она была горячей и немного восстанавливала жизнь в онемевших членах. Завтрак продолжался недолго, и проблеск благополучия быстро исчезал.
Затем мы продолжали сидеть в своем бараке, апатично ожидая следующую перекличку. Девушки еще надеялись увидеться со своими родителями, но все меньше говорили об этом. По мере того, как проходили дни, они начинали понимать, что не было лагерей для пожилых людей. Прекратились былые оживленные разговоры, апатия овладела всеми.
После дневной переклички нам выдавали обед. Он состоял из жидкого супа, каких-нибудь овощей, изредка даже с крошкой мяса. Мы ждали обеда, но после него никогда не были сыты. Вечером была еще одна перекличка, длившаяся час. Кружка так называемого кофе, — и у нас оставалось время сбегать в уборную до отбоя, когда тушили свет на ночь.
По мере того, как проходило время, начали высыхать мои слезы. Тело предъявляло свои требования, и я ощутила голод. Я больше не отдавала свой паек: съедала все, что мне выдавали. Я стала замечать окружающее, которое до сих пор состояло, казалось, только из трубы, окутанной серым дымом. Я увидела, как хорошо выглядят польские девушки-охранницы, с длинными волосами, в аккуратной одежде, в шелковых чулках и хороших ботинках. Я подумала, что в Освенциме можно выжить, и пыталась сообразить, как они этого добились. Я пробовала заговорить с ними, но они были необщительны. Как только я задавала вопрос, они отворачивались. И я прекратила свои попытки.
Однажды эсэсовец выдал нам открытки и велел написать домой нашим семьям. У нас не оставалось семей, мы теперь уже знали, как тщательно «петушиные перья» очистили город. К этому времени Венгрия была свободна от евреев. Поэтому приказ нас насторожил, и мы обсудили его между собой. Это, должно быть, ловушка.
— Они хотят узнать, не прячутся ли где-нибудь евреи. Они хотят, чтобы мы написали и выдали их адреса, — сказала Дора.
— Ты права, мы не будем писать.
— Так оно лучше. Тот, кому мы напишем, попадет в беду. Беда еврею, если его друг находится в Освенциме.
— Но тогда мы можем отомстить кому-нибудь, кто плохо поступил с нами, — предложила Сюзи.
— Как насчет госпожи Фекете? Она добилась, чтобы мы отдали ей свои деньги и драгоценности, а потом отрицала, что получила их, — сказала я.
