А потом, став студентом, проучившись один семестр и сдав сессию, я приехал в родную школу на вечер встречи выпускников, там мы с одноклассниками крепко выпили, пошли танцевать, и вдруг мне на глаза попалась она, моя роковая любовь. И мы протоптались с ней весь вечер, изображая нечто, отдаленно напоминающее «танго», потом вместе пошли домой — по пути же, — и там, совершенно осмелевший, можно сказать, распоясавшийся от спиртного, но также и от моего такого высокого студенческого статуса, у подъезда нашего я все ей и выложил. Без обиняков, безо всяких, разумеется, детских «давай дружить» — взрослый уже был и рослый, догнавший и перегнавший многих сверстников по части знания жизни и телосложения, явно обошедший по всем статьям ее низкорослого и давно присмиревшего второгодника, двоечника, разгильдяя, не осилившего даже ПТУ и подвизавшегося грузчиком на продбазе.
Моя десятиклассница выслушала меня благосклонно и, может, ради старомодного приличия на первый раз отмолчалась бы, но я поставил вопрос ребром — ибо уже так долго ждал, что чуть не умер, — и она была вынуждена ответить, хотя и не так прямо, как грезилось в многолетних мечтах. Она мне на шею со слезами не кинулась, но произнесла достаточно недвусмысленно: «Что ж ты так долго, я уж думала — не дождусь…» А я ей на это, не удержавшись: «Обязательно, что ли, с кем-то нужно было „ходить“, не могла, что ли, спокойно потерпеть, пока я вырасту?» — «Так потерпела же!» — был ответ.
И моментально эта соседская девчонка стала моим всем, в одно мгновение вытеснила из моего сердца всю мою несчастную родню, ну, почти вытеснила. И дальнейшие приключения родителей я воспринимал как нечто забавное и ко мне совершенно не относящееся.
А кроме того, все мои непомерные требования к человеку, которого я люблю, легли на слабые плечи ни в чем не повинной девочки.
И она не согнулась под этим грузом, понесла его, можно сказать, безропотно, быстро усвоив простую, но для многих совершенно непонятную вещь: это легко, это совсем легко, потому что делать и даже говорить что-то особенное не надо, а надо лишь не делать и не говорить кое-что…
Какое-то время мной владели исключительно платонические чувства, ничего «такого» я себе даже в мыслях не позволял, но соседка моя, поцелуи в подъезде уже проходившая, оказалась более решительной, чем я предполагал, и однажды дала мне понять, что можно переходить к следующему этапу.
И мы перешли…
Вообще-то история моей единственной любви — совершенно отдельная история. Но она за рамками времени, о котором хотелось написать. Собственно, она и есть крайняя грань моего детства бестолкового, после которого памятным февральским вечером началась взрослая жизнь, содержавшая ненамного больше толку.
