И наверное, только он один поверил эмблемам инженерных войск на петлицах приехавших за ними сержантов с майором во главе. Но привезли нашего энтузиаста все же в стройбат. Точнее, в военно-строительный полк. И после всех мытарств, кои выпадают на долю абсолютно каждого новобранца, устроился Мишка по своей любимой специальности. А как взобрался первый раз после вынужденного перерыва на опору ЛЭП, как показал класс лазанья, в чем он на гражданке долго и упорно тренировался, пока не превзошел в скорости подъема всех монтеров «Сельэнерго», так и окончательно утешился — зато он после трехлетней службы кучу денег в семью привезет! Тогда как Аркашке, может, паршивенький платочек для своей утонченной профуры не на что будет купить…
Аркашка же опять, как и во времена учебы, трудностей выпало существенно больше, чем Мишке. Да что трудности — горя он в этой Советской армии хапнул, как говорится, немерено!
Так, когда братан, к примеру, изнывая от безделья, почитывая книжечку или мастеря наборные браслеты для часов из обрезков целлулоидных мыльниц, сидел целыми днями в электромастерской завода ЖБИ на случай возможных неполадок, Аркадий сдавал жуткий норматив в противогазе и костюме химзащиты, либо мыл после учений дурацкий Т-55, который нормальному человеку вымыть дочиста просто немыслимо, либо даже в холодной грязи с автоматом лежал.
Конечно, в казарме Мишке, согласно присяге, приходилось «стойко переносить тяготы солдатской службы», выражавшиеся главным образом в проявлениях пресловутой «дедовщины», детализировать которые мы не будем, поскольку об этом нынче существует немало специальных и давно исчерпавших тему литературно-художественных исследований. Но, во-первых, как уже говорилось — опыт «ремеслухи». Во-вторых, за воротами ЖБИ дедовщина на весь рабочий день заканчивалась, а если Мишка возвращался в казарму «из ночи», то его и весь день, если он, конечно, не провинился особо перед кем-нибудь из старослужащих, никто не трогал.
И в-третьих, моральные неудобства, происходящие от имевших все-таки место откровенных издевательств, очень скрашивались тем обстоятельством, что не столько восемнадцатилетнему Мишке любили другой раз смачно плюнуть в душу тоскующие по маме и милой девушке двадцатилетние «старички», сколько двадцатисемилетним отцам семейств. А те, несмотря на существенно больший жизненный опыт, ничего и никогда не могли противопоставить нахрапу армейской охлократии. Что уставной, что неуставной, морально осененной к тому же вековой традицией. Может, у них, слишком долго кантовавшихся на гражданке, успевали непоправимо пострадать генетически заложенные в каждого инстинкт круговой поруки и стадное чувство?…
