О том, что это была «татра», говорили очертания корпуса и характерный шум мотора. Номер рассмотреть Аввакум не смог. Запомнились фигура, манера носить шляпу, походка — и все показалось очень знакомым.
Человек, размышлял Аввакум, не имел ничего общего с парализованным отставным профессором, Казалось нелепицей даже предполагать нечто подобное. Да и «татра» здесь вроде была не к месту. Трудно было связать с ней предполагаемую личность.
И Аввакум перестал думать о случившемся. Как-никак, он отстранен от оперативной работы, и ему не следовало даже по-любительски заниматься запрещенным делом. Он уважал дисциплину, хотя в глубине души и относился со скептической иронией к некоторым ее формальным сторонам.
Как бы там ни было, Аввакум стал частым гостем в особняке с застекленным фонарем.
Очаровательная Фея словно предчувствовала встречу с необыкновенным человеком. Она надела небесно-голубое платье из шелковой тафты, так как оно лучше всего гармонировало с цветом ее волос — золотисто-желтых, словно нагретая солнцем сосновая смола. Приколола к груди крохотную белую розу, надушилась тонкими, едва уловимыми духами и чуть подкрасила губы: они и так алели словно гвоздики. Она чувствовала свою обаятельность и, как любая женщина, испытывала потребность показать себя.
Аввакум, еще до того, как услышал ее имя из уст профессора, уже знал, кто она. И не притворялся, когда она появилась в дверях.
— О-о! — воскликнул он, поднимаясь ей навстречу. — Возлюбленная Деревянного принца! Какой сюрприз! — и фамильярно протянул ей руку. Она принадлежала к тому типу женщин, которые не вызывают у мужчин желания держаться с ними сдержанно и официально.
Аввакум видел ее в роли Принцессы из балета Бартока «Деревянный принц». Тщеславная и легкомысленная красавица предпочитала иметь своим возлюбленным пусть даже деревянного, но зато человека с короной на голове и с княжеской мантией на плечах. Простой смертный Принцессе безразличен.
— Именно, — сказала она, — возлюбленная Деревянного принца. Я эта дурочка. — И, протянув ему свою маленькую изящную руку, не спешила ее отнять. Словно рука его была ей хорошо знакома.
Профессор кашлянул:
— А это мой племянник Гарри, — сказал он кивая в сторону молодого человека, стоявшего поодаль от Очаровательной Феи, напряженно вглядываясь а окно, словно ожидая, что за стеклом может появиться что-то очень интересное и важное. Но там было темно. — Гарри, — повторил профессор, — Харалампи Найденов, художник.
