«Та-та-та, — призывно и властно запела вдалеке труба. — Дружным шагом за победой отправляйся. Битве быть, битве быть, та-та-та».
Ряды маленьких воинов в блестящих касках дрогнули, пришли в движение. Они шли мерно и тяжело, сотня за сотней, тысяча за тысячей. И все на одно лицо. Они шли в туман и зыбкий полумрак, туда, где поднималось что-то красное, судорожно шевелящееся, опасное. Сотня за сотней… Карлсон, кажется, говорил, что их пятьсот тысяч единиц в одной ампуле… Жарко. И трудно дышать. Да и как можно дышать, когда за тебя там гибнет полмиллиона человечков в блестящих касках. Кто блестит, что блестит? Пятьсот тысяч… Ох, как жарко! Пить! Эй, войско, дайте же наконец кто-нибудь попить!..
Максим очнулся. В комнате тихо, темно. Только в углу слабо мерцают огоньки на панели диагноста. От него к кровати тянется целый пучок проводов.
«Ого, — подумал Максим. — Здорово же меня скрутило, если Карлсон, приставил электронного стража».
Хотелось пить, кружилась голова. Мальчик собрался как-нибудь встать, но его внимание вдруг привлек слабый и неожиданный запах. Так и есть. На пластиковой тумбочке возле кровати желтел какой-то плод, похожий на апельсин. Максим лениво очистил его и съел. «Апельсин» почему-то чуть горчил.
Максим вспомнил свою неудачную прогулку с фоторужьем (да и что за охота во время полярной ночи), странный лес и невидимый купол, толкающий в грудь: «Привиделось, наверное, все это, бредил я. Вот и сейчас — битва антибиотиков приснилась…»
Второй раз его разбудил диагност. Он прозвенел трижды — требовательно, громко — и Максим хотел было возмутиться такой нахальной побудкой, но на табло электронного врача светилась надпись «практически здоров», и мальчику ничего не оставалось, как недоуменно пожать плечами. Чувствовал он себя превосходно и прямо сгорал от желания посмеяться над Карлсоном. Напутал что-то доктор. Какое может быть воспаление легких, когда диагност гонит тебя из медизолятора, а тело так и просится подурачиться в спортзале.
По привычке Максим набрал код информатора — что нового, на станции, где отец, куда сегодня отправились гляциологи? Автомат прежде всего повторил распоряжение Гарибальди об «аврале», и мальчик насторожился. Дальше шла запись совещания. Максим замер, боясь пропустить даже полслова. Затем вскочил, заметался по комнате, но последние слова начальника станции ошеломили его, и мальчик бессильно опустился на кровать. Как же так? Так нечестно, несправедливо. Ведь это он, он открыл купол, и купол впустил его. Впустил… А отец! Тоже хорош — хотя бы слово сказал в его защиту. Опасность, долг, дисциплина?.. Хоть бы скорее вырасти!
