Любовь к трем цукербринам | страница 115



Сестричка больше не морщилась. Теперь она глядела на него загадочно мерцающими в полутьме глазами и говорила, иногда чуть запинаясь в такт его рывкам:

– Сейчас уже нет возможности установить, как именно Караев пришел к своим взглядам, кто повлиял на него и кем были его духовные учителя. Ясно только одно. Караев не рассказал никому о своем случайно сделанном открытии. В те годы Караев еще не был террористом. Он работал программистом в киберсекьюрити. Однако в душе он считал себя… Художником. Да-да, вы не ослышались – художником, прямо как Гитлер. Вот отрывок из его личного дневника – запись, сделанная им в возрасте двадцати пяти лет…

То, что сестричка все время говорила, возбуждало Кешу, но мешало ему сосредоточиться на процессе – его внимание постоянно соскальзывало с физиологических переживаний на ее рассказ. Но это же обстоятельство позволяло растянуть упражнение.

Кеша обернулся к экрану.

С экрана глядел худой молодой человек, густо заросший щетиной. Он был одет в черный мундир CyberSec, а комната за его спиной походила на зал кунсткамеры со всякой занимательной мерзостью – заспиртованными уродцами, скелетами двухголовых зверей, пыточными ошейниками и кнутами, огромными медвежьими капканами и разнокалиберными никелированными крюками. Так оформить свой фейстоп мог только псих. Причем псих с чистой – пока еще – совестью, не боящийся, что его возьмут под колпак.

Молодой Караев поглядел в объектив и сказал:

– Вот что важно. Весь современный инструментарий искусства безумно устарел. Во времена Гомера можно было полностью покорить человека магией слов… Триста лет назад зритель еще мог полностью отождествиться с фильмом не во сне, а наяву. Но сегодня описывать треволнения духа в словах или показывать зрителю движущиеся картинки, изображающие маршрут физического тела среди других материальных объектов, уже бесполезно. Жизнь больше не поддается достоверной симуляции такими методами. Новое искусство возникнет где-то на стыке технологий осознанного сна и гипноза. Художник будущего будет писать человеческие жизни. А потом предлагать – или заставлять других пережить во сне созданный им скрипт, превращая его в полноценный чувственный опыт. Грань между искусством и жизнью исчезнет полностью. Мало того, художник сделается подобным Богу. Он сможет решать, что, как и когда произойдет со зрителем, упаковывая в этот принудительный рисунок даже то, что кажется индивидууму всплесками его свободной воли…