– С Божьей помощью здесь когда-нибудь всё станет нашим! – он торжественно обвёл глазами унылые стены одноэтажных строений.
Я же, в отличие от Моше, испытывал гнетущее чувство и не понимал, как можно восторгаться смертью некогда оживлённого квартала, и почему-то снова вспомнил Помпеи. То же ощущение мёртвого города, но только ещё более усиленное чертами средневекового гетто.
– Ну, как тебе город? – торжествующе спросил Моше, глядя на меня из-под сверкающих стёкол своих очков, закончив экскурсию и свой панегирик. Наверное, он думал, что я разделю его восторги.
* * *
– Помпеи, – не удержался я и произнёс вслух то, что думал.
– Помпеи? – удивился Моше. – Какие Помпеи? Почему Помпеи?
– Да так, – ответил я. – Вот только что вернулся из Италии, всё под впечатлением…
Мой ответ явно ему не понравился. Он недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. Расстались мы довольно холодно. В мои функции входила охрана граничащего с арабской частью города еврейского квартала. И тут я с удивлением для себя обнаружил настоящий оазис среди ненависти, окружавшей меня со всех сторон. Это был огромный, величественный дом, больше похожий на дворец. Крышу дома солдаты использовали как наблюдательный пункт, с которого близлежащие еврейские и арабские кварталы были видны как на ладони. Дом находился прямо на границе между еврейской и арабской частью города. Благодаря наблюдательному посту, расположенному на крыше дома, его хозяева чувствовали себя в относительной безопасности, поскольку поселенцы не решались трогать живущую здесь семью. Принадлежал дом пожилому арабу с благообразной внешностью по имени Халиль. Дом был не просто старый. Это был настоящий исторический памятник. Сколько лет было дому – я не знаю. Одни утверждали, что пятьсот лет, другие, что восемьсот. Огромный, просторный, построен он был из особого камня, очень дорогого, который добывался в каменоломнях возле Иерусалима. Прочный, как скала, он сверкал на солнце, как драгоценный камень. Работа с таким камнем требовала особого искусства. Архитектура дома не поражала роскошью. При всех своих огромных размерах дом идеально вписывался в окружающий ландшафт. От него веяло скромным величием, благородством форм в сочетании с неброскостью. Внутри этот дом поражал воображение любого, кто сюда заходил, ещё больше.
А сам Халиль оказался удивительным человеком. Его страстью были книги и стекло. У этого человека было удивительное чувство прекрасного, которое он умел не только видеть, но и создавать. В нём была искра Божья, и проявлялась она прежде всего в том, что он умел создавать удивительные орнаменты из цветного стекла. Творениями его рук было украшено в доме всё – окна, двери комнат и даже потолок. В этих орнаментах Халиль выражал свой удивительный мир и, путешествуя по его дому, я чувствовал себя как в волшебном калейдоскопе.
