— Гутен таг, херр официр! Подайте Христа ради сироте на пропитание!
Немец, раздувшийся от важности, выпрямил сутулую спину и похлопал мальчишку по шапке:
— Кароший мальшик! Гут!
Затем он вытащил из кармана серой солдатской шинели большой кусок замерзшей шоколадки, завернутый в фольгу, и протянул её Вовке:
— Бери. Кушайт. Вкусно.
«Чтоб ты подавился своей шоколадкой!» — подумал мальчишка, но вслух униженно произнес, хватая сладость дрожащей рукой:
— Спасибо, херр официр! Да здравствует Великая Германия! — шурша оберткой, добавил он, набивая рот большими кусками шоколада. — Фай Фифлер!
— О! Гут! Хайль Гитлер! — радостно подхватил «ганс», не замечая явной насмешки над официальным приветствием гитлеровцев. — Мы, немцы, есть действительно великий нация!
— Я! Я! Фефикая нафия! — брызгая коричневой слюной, словно китайский болванчик, мотал головой Вовка.
Он наклонился и пролез под опущенным шлагбаумом.
— Ауффифорзеен, ферр офифир! — прошамкал он на прощание набитым ртом, но немец уже потерял к нему всякий интерес. — Вот и ладушки! — произнес Вовка любимую присказку Кузьмича. Дорога в Сычи была свободна.
До околицы крайнего дома мальчишка добежал минут за двадцать. Этот некогда добротный домик оказался разрушенным и нежилым. Вообще вся окраина Сычей была изрядно порушенной и пустынной — когда-то здесь шли кровопролитные бои. По мере приближения к поселку ситуация менялась в лучшую сторону — уцелевших домишек становилось все больше и больше. Отремонтированные избы светились свежеструганым тёсом — народ потихоньку обустраивал свой быт, постепенно привыкая к новой жизни под пятой оккупантов. Фронт уже давно ушел за Байкал, и тыловая тишина лишь изредка нарушалась боевыми операциями немногочисленных партизанских отрядов. Да и их активность с каждым годом снижалась — люди устали воевать, отсутствовало единое руководство, снабжение оружием и боеприпасами прекратилось несколько лет назад — воевали трофейным. Не сломаться и не сложить оружие партизанам позволяла лишь лютая ненависть к захватчикам: почти все в отряде потеряли за семь лет войны родных и близких, поэтому готовы были биться действительно до последней капли крови — им попросту нечего было больше терять в этой жизни. Но общей ситуации партизанское движение переломить не могло — немец как проклятый пер по бывшей Стране Советов, с трудом, но преодолевая сопротивление деморализованной Красной армии.
— Эй, сопляк! — окликнул кто-то Вовку, засмотревшегося на пожелтевшую листовку оккупационных властей, предлагающую большое вознаграждение за сведения о дислокации партизанского отряда.
