— Ты лучше ко мне не лезь, — посоветовал полицаю старикан, сворачивая из газетки «козью ногу». — Хочешь по-хорошему — Миколай Романычем кличь, а не Сильвером.
— Лады, Миколай Романыч! — пошел на попятную Жека, поднося к самокрутке старика зажженную спичку. — Зайду вечером после патруля, мировую с тобой выпьем… Есть у меня четверть доброй горилки…
— Вот это другой разговор! — подобрел старик, пуская дым в воздух. — А то калеку каждый обидеть горазд. Чего к нам-то?
— Да вот, пацана притащили — шлялся по поселку без регистрации. Оформить надо, чтобы все чин чинарем.
— Тащи его к Боровому, — сплюнув тягучую желтую слюну на снег, просипел старик, — он сегодня за главного.
— А директор где, Матюхин? Неужто повысили?
— Дождёсси тут, — хрипло рассмеялся калека. — В окружное управление поехал. Говорят, новый указ по малолетним унтерменшам вышел, за личной подписью рейхсляйтера, с одобрения фюрера…
— Ого! — присвистнул полицай. — Серьезный указ…
— То-то и оно, — согласился старик, — что серьезный. В последний раз такая шумиха только по Генетической Директиве была, когда стерилизовать наших баб начали.
— Хорошо, что не всех подряд…
— Не к добру это, — буркнул старик. — Иди уж, веди своего побирушку. А ты смотри, — старик наклонился к Вовке, выпуская мальцу в лицо вонючий махорочный дым, — не фулюгань! Порядок — он прежне всего должон быть! Чай не при вшивых Советах живем, а в просвещенном Рейхе!
— Пошли. — Жека подтолкнул мальчишку к калитке.
За оградой интерната было на удивление чисто и опрятно: дорожки очищены от снега и посыпаны песком, беседки выкрашены, на деревьях виднелись следы побелки. Через каждые десять метров — урна для мусора. Спортплощадка. Разноцветные большие плакаты, повествующие о том, как хороша жизнь в Рейхе, если даже тебе «повезло» родиться бесправным недочеловеком.
— Смотри, шкет, какая красотища! — поцокал языком Жека. — Вишь, как о вас хозяйственные немцы заботятся. Не то что жидовье краснопупое! Эх, мне бы сейчас твои годы…
«Ага, — подумал мальчишка, — заботятся, держи карман шире!»
— Здоровый раб, — говорил по этому поводу Митрофан Петрович, — всяко лучше больного и немощного невольника. А в интернатах фрицы растят себе здоровых и послушных рабов.
И Вовка был с ним полностью согласен.
В кабинете директора, куда полицай привел Вовку, сидел тучный мужик в форме старшего воспитателя-наставника, недовольно просматривающий какие-то бумаги.
— Ко мне? — бросил он полицаю, не удосужившись даже оторваться от бумаг.
