— Я заснула, представляешь? — сказала На-та. — Там кресло-качалка, я села и задремала, никогда такого не было! Как ты?
— Нормально. Тут… изменились обстоятельства. Вовадий предлагает нам поехать на машине к его друзьям. Здесь оставаться нельзя, есть причины.
— В городе неспокойно, а ему трудно будет идти. Лучше поехать, — добавил Вовадий.
— Решай сам, — сказала мне На-та.
Я облачился в куртку. На-та повозила по ней щеткой — в общем, без особой пользы: грязь присохла намертво.
— Дома отчищу, — сказал я; и — как ударила мысль, что дома у меня, может быть, уже нет; я, наверное, изменился в лице.
— Что, болит? — спросила На-та.
— Чепуха! — ответил я.
Мы вышли на лестницу, и я сразу различил проникающие сюда с улицы далекие колокола. Вовадий вышел из подъезда, а я прижал На-ту к себе, и так мы стояли молча, пока не услышали, как рядом остановилась машина.
Вовадий заглянул в подъезд:
— Давай быстро!
У дома стоял небольшой фургон с метрополийским флагом, привязанным к зеркалу бокового обзора, и распахнутой сзади во всю ширину кузова двустворчатой дверью. Чтобы забраться внутрь, пришлось задирать ноги. Я оперся на руки, помогая себе, но боль все равно возникла сильная, будто на рану снова плеснули той мутноватой жидкостью. Я охнул и чуть не вывалился обратно, но Вовадий подхватил меня и, не церемонясь, протолкнул вперед. Сидений в кузове не оказалось: мы расположились прямо на полу, где уже сидел, вытянув ноги, пожилой мужчина. Он беспрестанно тряс транзистор, который спотыкался через слово и никак не желал выдавать связные фразы.
Пока мы размещались, Вовадий подошел к человеку, сидящему рядом с шофером, и они заспорили — о чем, не слышно, но я подумал, что нас, может быть, сейчас выставят наружу. Но нет. Вовадий влез в кузов и захлопнул дверь: стало непроглядно темно. Похожая на спицу полоска света, проникающая из кабины сквозь дырку в перегородке, протыкала темноту, не разбавляя ее. Где мы ехали, не знаю; по-моему, по каким-то закоулкам, потому что было много поворотов и нас мотало из стороны в сторону. Я уцепился за кусок обшивки, свисающий с потолка фургона, и упирался здоровой ногой, но это не помогало. Через несколько минут езды я поймал себя на том, что стенаю в открытую. На-та нашарила мою руку, сжала ободряюще; мне захотелось вырваться, но я сдержался и солгал ответным пожатием пальцев.
А транзистору тряска пошла на пользу. Он заговорил почти без лакун знакомым каждому голосом М. Р., когда-то рядового ведущего инородческих радиопрограмм, а ныне живого олицетворения справедливости метрополизма. М. Р. дослужился, неся инородцам свет метрополийской правды, до руководителя дикторской службы метрополийского радио, а недавно ему присвоили звание Почетного метрополийца со всеми вытекающими из Закона о Приоритете последствиями. Л. С., помню, носилась со «Свободной Метрополией», где был опубликован указ о новом качестве М. Р., и кричала, что она подотрется этой газетой на площади перед Домом Руководства во время метрополийского митинга. Неизвестно, что ей помешало осуществить свое благое намерение, но метрополийцы так и не узнали, какая страшная угроза нависала над ними.
