Кейт отворила дверь в угловую гостиную. Джеми спал, положив голову на стол. Она постояла, оглядывая комнату и мысленно проходя по своему маленькому коттеджу — по классу, который давал ей средства к существованию, по сыроварне, где она сбивала домашнее масло, по двору с колодцем и скрипучим насосом, по маленькой спальне, где спала Джудит, по чердаку, где лежали бочки с бренди.
Сейчас в Соколином замке в громадной спальне Арабеллы хлопочет горничная. Самой Арабелле завтра придется ломать голову только над тем, какую сделать прическу.
Кейт вспомнились слова, которые как-то сказал сэр Чарльз: «За твоей железной волей таится золотое сердечко. Моя племянница Арабелла скрывает за очаровательными манерами стальной характер. Не знаю, какое сочетание более убийственно для мужчин».
— Зато я знаю, которое из двух завоевало его сердце, — сказала она себе. — Я слишком долго себя обманывала.
Сон кончился, а вместе с ним и глупая фантазия, что она всегда будет нужна Ричарду. Здесь под ее собственной крышей были два существа, которые действительно в ней нуждались, для которых ее сила была спасением.
Она легко тронула Джеми за плечо и, когда он испуганно встрепенулся, поспешно успокоила его:
— Не бойся, мальчуган. Пойдем со мной в большую гостиную. Ночью там гораздо теплее, чем тут.
Он послушно пошел за ней и свернулся калачиком в большом кресле. Глаза у него были совсем сонными.
— Светильник ночи, — пробормотал он, — светильник ночи сгорел дотла… и…
Но сон пересилил память, и голова его упала на спинку кресла.
— В горах родился день, — машинально подхватила Кейт, но продолжать была не в силах. Ее дни отныне будут лишены радости, рассвет не наполнит душу трепетом ожидания.
Она погасила свечи, все, кроме одной. Потом, держа ее в руке, с поникшими плечами, шаркая, словно старуха, побрела наверх.
Сэр Генри Глинд стоял у камина, потирая костлявые руки. Утро обещало быть увлекательным, как раз в его вкусе. До сих пор он заглядывал в деревню, только чтобы посетить церковь, и, несмотря на то что никогда не страдал впечатлительностью, тем не менее почувствовал обращенную на себя скрытую враждебность сельчан. Люди внешне держались вежливо, женщины исправно приседали, мужчины снимали шляпы. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь из них повел себя грубо, чтобы получить предлог посадить наглеца в колодки.
Оказавшись в этом глухом краю, он ожидал найти в жителях откровенных бунтовщиков, распустившихся под беспечной рукой старшего брата. Ему рисовался этакий бандитский притон, на который он призван обрушить карающий меч правосудия. Он не мог сейчас собственноручно обнажить этот меч, как делал это в лондонском суде, гордясь своим умением. Но он свел знакомство в Чичестере с престарелым дворянином, кавалером ордена Подвязки, который официально следил за соблюдением законности, и сразу понял, что может сделаться здесь закулисным правителем.
