Если бы Белка и Сережа находились сейчас в расщелине скалы, где острые осколки камней так же обостряют восприятие, она не задумываясь поведала бы о замыслах МашМиша. Но здесь, на залитой солнцем веранде, ее тайна скукоживается и тает.
– Я подумаю, – обещает Белка.
Именно в этот момент на веранде появляется Парвати. Та ее ипостась, которую Белка никогда не видела прежде. Обычно суровая и неулыбчивая, она излучает свет. Руки ее (все шесть, или восемь, или двенадцать) тянутся к Сереже, обнимают его, треплют по затылку, хватают за подбородок, хлопают по спине. Оружейный салют звонких поцелуев оглушает Белку.
– Сереженька! Ты приехал, сэрдэнько мое! Я уже и ждать перестала… Почему не дал телеграмму? Лёка бы тебя встретил…
– Ты же знаешь, ба. Не люблю я этой конной выездки.
– Приехал, приехал, – Парвати никак не может успокоиться. – Дай-ка посмотрю на тебя… Хорош! Ты надолго?
– Пока не знаю.
– Опять ты за свое! По мне – так оставался бы навсегда.
По лицу Парвати текут слезы, они то исчезают в темных провалах морщин, то появляются вновь; глаза, промытые влагой, неожиданно приобретают младенчески-васильковый цвет.
– Я подумаю, – отвечает Сережа Белкиными словами и смеется, смеется.
– У тебя был в запасе год, чтобы подумать!
– Не уложился в указанный срок, каюсь! А повинную голову и меч не сечет, так?
– Так, так! – легкий подзатыльник, отпущенный Сереже, совсем не обиден. Он полон любви. И Парвати полна любви, никогда еще Белка не видела ее счастливее. Интересно, что это за природное явление – Сережа? И почему адепт лозины и гроза мелюзги так радуется ему? Он бог и повелитель кузнечиков, это понятно, но кто еще? Кажется, он сказал о Парвати – «наша бабушка».
Сережа – брат.
Белкин двоюродный брат, близкий родственник – такой же, как Шило, Ростик, МашМиш, Аста и прочие.
Такой же, да не такой!
Дети детей Парвати – все вместе и каждый поотдельности – не вызывали у нее столь острого приступа любви, какое вызвал один-единственный человек, в этом есть что-то неправильное. Что-то обидное для Белки и для всех остальных. Наверняка у Сережи в кармане есть целый набор отмычек к многорукому божеству. А может, даже отмычки не нужны. Фактура божества мало чем отличается от фактуры ракушечника, если хорошенько присмотреться. Кожа Парвати так же изъедена временем, как и стены шкиперской, глаза сойдут за раковины-двустворки, а губы – за длинные обломки теребры. И где-то на ее теле, под темным стареньким платьем (платья более веселых расцветок бабка не носит) спрятаны морские атласы и лоции, указывающие путь к сердцу.
