…Послушай, далеко-далеко, у озера Чуд, где Желчь, превращаяся в реку, течет — бысть сеча ту велика…
Воины Ратмира, обрушившись с обрыва на лед, исполнишася духа ратна, грянули на врага. Такого Илья никогда не видел и не представлял даже, что нынче такое возможно — это была древняя «буза», «пляски под драку» — страшная система пагубы пустыми руками, основанная на языческих еще наговорах и медитациях, когда «дух входит в кулак» и человек превращается в чудовищную боевую машину.
Мальчик забыл про Илью и нетерпеливо все канючил, оборачиваясь к кому-то:
— Брат Саша, дай метательный снаряд… Дозволь шваркнуть…
Ему сунули в руки снежок: «Каляй!» Он радостно оживился, размахнулся и умело, по высокой дуге швырнул его на лед.
— Илья Борисович, если вас не затруднит, передайте ему припасы, — тихо попросили сзади.
Илья послушно доставал из тяжелого ящика снежки — твердые, смерзшиеся, чем-то начиненные — и подносил мальчику, потом пополз куда сказали, притащил, волоча за собой, еще один ящик, а мальчик все кидал и кидал, заледенев лицом, как тот заколдованный, в которого попали осколки. Снежки холодным беззвучным пламенем разрывались на льду, и там вспыхивала звезда-полынья, лед под ногами «коней» вспучивался, проламывался, увлекая в темную трещащую выплескивающуюся глубину.
Тут, увидев как дело-та поворачивается, вступили в битву и нищие. Слепцы, неслышащие, мычащие, лишенные отдельных конечностей, вся эта толпа безжизненных калек — в жажде отмщения гнали угнетателей. Лупили в хвост и в гриву! Уже и Илья (и аз воздам), отмахнувшись от мальчика, сорвав малахай и нахлобучив, примяв, боевую «кипу», пристегивающуюся к волосам роговой прищепкой, цепляясь за кустарник, гремя топором и мечом, сверкая сталью, издавая грозный кровный рев: «А-зе сто-зе!», скатился с обрыва — давно он хотел поучаствовать в благородно-освободительном безобразии, и вот довелось.
Загнанные «кони» (ох, не вернуться уже им в родные кочевья, ждет их иное Коньково) разрозненно метались по замерзшей реке, подвергаясь постепенному истребленью. И, наконец, последний, захрипев, лег на бок и затих…
Все завершилось. Радостно тащили Бородатого, его поймали почти на исходе, кинув перевес — ловчую сеть. Нищие оживленно галдели, шумно обсуждая сражение и показывая друг другу язвы и раны.
— Пер аспера ад бестиас, Илья Борисович! — приветствовал его разгоряченный, с закатанными и все равно забрызганными рукавами кожаной куртки, Ратмир. — На шкаф, отец учитель, на шкаф!
