Вопрос: Михаил Валентинович, вы только что вернулись с Байконура, впервые в жизни побывав на космическом старте. С молекулярными нанотехнологиями космос с его вселенскими пределами не вяжется.
Ответ: Нанотехнологии часто сравнивают с атомным и космическими проектами СССР. Говорят, что это третий по счету и равновеликий по важности проект. Я первый раз видел космический старт: от рокота, который исторгает вставший над пустыней стометровый огненный столб, цепенеешь. Это нечеловеческое ощущение, сравнить не с чем. Приходят восторг и удивление, что человеку силой ума удалось покорить силы природы.
Не люблю квасной патриотизм, но на Байконуре, как и в Курчатовском институте, я испытываю гордость за свою страну. На этих направлениях мы были первыми – первый полет человека, первый экипаж, первый выход в открытый космос, первая орбитальная станция, первый луноход и первая атомная станция, первый атомный ледокол, Токамаки, проект ИТЭР. Не надо уничижать себя – мы сделали массу эпохальных вещей, которыми можем гордиться.
Другое дело, что сейчас Байконур с множеством заброшенных стартовых площадок производит грустное впечатление. Космодром мы в силу разных обстоятельств упустили, он расположен на территории другой страны, отсюда множество сложностей.
Вопрос: Применим ли сегодня опыт тех крупных проектов? Общество стало куда более сытым и менее военизированным. Кому сейчас придет в голову нового Берию искать, чтобы на нанотехнологии поставить…
Ответ: Мобилизационные решения сейчас неприменимы. Важно, как воспримет новые идеи российская элита. В любом деле доля идеи 3–5 процентов, остальное – упорный труд, но без идеи он становится бессмысленным. Не случайно аналитические службы следят за умонастроением элиты. Какова элита – таково во многом будущее страны. Если элита не находит общего языка с властью, она обогащает другие государства, как слишком часто случалось в истории России.
И сейчас, так мне кажется, опять пришло время, когда рождаются новые идеи. И молодой Королев где-то строит свои первые модели. Но чтобы эти идеи дали результат, необходимо изменить изжившую себя систему управления наукой. На Западе система мобильна, движение происходит от цели к цели, после чего структура уже не нужна и закрывается. У нас все ученые вне зависимости от результатов работы состоят на пожизненном довольствии. Так по принципу всеобщей занятости был устроен весь СССР – наука по-прежнему находится в тенетах советской системы. СССР, есть такое мнение, погиб из-за издержек. В стране ничего не закрывалось, но во всех отраслях приходилось все время открывать новое – и страна лопнула. Но наконец издержки, которые рвали страну на части, снизились, мы живем совсем в другой стране. За десять лет построено больше жилья, чем за все годы советской власти, а дороги невозможно перейти из-за обилия машин. Общество напоминает неравновесный кристалл, когда лазерным импульсом можно управлять фронтом кристаллизации и создавать любую нужную структуру.
