А ведь если бы не эта девчонка, может быть, не пришлось бы… Вива когда-то сказала — вот все само расплелось и сплелось.
— Я влюбилась, — сказала Инга, — очень сильно, прям в смерть. И я была очень, очень решительной.
— Ты и сейчас такая, — осторожно сказал Олега, когда она остановилась.
Инга кивнула.
— Да. Наверное. Я не знаю, правда. Ну вот. А когда я влюбилась, то случилось еще. Я полюбила. Не его. Совсем по-настоящему, и уже никакого там — в смерть. Оказалось, на всю жизнь, ну черт, я помирать не собираюсь, но мне это здесь подумалось и понялось. Ладно, чего это я, с конца-то. Значит, я увидела нового жильца Тони, московского художника Каменева. И влюбилась.
Она проговаривала события, почти механически, крепко держа себя в кулаке, потому что, начав, вдруг ахнула мысленно, да это же целая жизнь получилась, разве можно в утреннем разговоре с кружкой кофе пересказать эти два года, два тех лета, которые начертили линию ее судьбы. И поэтому ей — только перечислить события, не объясняя и не заглядывая в глаза, не пытаясь оправдаться, не пускаясь в самокопания и размышления.
— Сережа… — сказала она имя, в первый раз своему сыну, прервалась, краснея, и снова еще крепче стиснула мысленный кулак, чтоб не думать, о том, как увидела тогда новые глаза, полные света зеленой воды просвеченной солнцем.
Кузька давно заснул, устроившись в тени будки, только хвост валялся косматым веником на солнце, да пыльная лапа с блестящими гнутыми когтями. Нюха вытащила наушники и повернулась на лавке, согнула худенькую спину, укладывая подбородок на кулаки. Слушала, глядя широкими глазами на небольшом, тронутом светлым загаром лице. Инга тоже смотрела на нее, не видя, и говорила, говорила, нанизывая события, спохватываясь и возвращаясь к упущенным. О любви больше не упоминала, признавшись сразу, в первых словах. И просто раскладывала по дням то, что происходило, произошло и вдруг будто бы кончилось, когда исчезли оба мужчины из ее жизни.
— А потом родился ты.
За пустошью время от времени ехали машины, кто-то радостно вопил, хлопая дверцей:
— Теть Маруся, а вот и мы, встречайте, да!
И кричала в ответ теть Маруся, перебирая детские имена и громко удивляясь, что такой малесенький, и вона как вырос-то.
Инга удивленно посмотрела на сына.
— Ты чего? Ты, что ли, смеешься?
— Из-вини… — Олега закрыл рот, надувая щеки, и уставился в стол, но не выдержал и захохотал, стукая кулаком.
— Тю ты, — совсем по-керченски обиделась Инга, — ну?
