— Я же говорю, я круто придумал, — согласился Олега, что-то поспешно жуя.
— Олега, я тебя люблю. И скоро буду. А ты что ешь там?
— И я тоже. Бублик, мам. Купили тут, связку.
— Тоже хочу.
— Ну, я от Кольки спасу тебе. Пять штук хватит?
От тяжелых ритмов и мельтешения цветных пятен весело гудела голова. Руки, ноги и волосы, блеск зубов и глаз, блики на загорелых плечах, зеленые лучи и веера, чертящие живую толпу, все превращалась в рубленую цветную кашу. Отойдя в сторону, чтоб не затоптали, Инга поискала глазами Коляна, приземистого и широкоплечего, в черной майке, которого Олега нагрузил длинным пластиковым ящиком, и Колян, вздыхая, таскал его, распихивая танцующих крепким локтем. Ящик обнаружился неподалеку — лежал плашмя, а на нем прыгала девочка в красной юбке колокольчиком и на пушистой голове качались в такт красные же заячьи ушки. Время от времени промахивалась ногой, валилась на подставленные руки и ее снова водружали на хлипкую подставку.
Инга рассмеялась и, прижимая к боку фотоаппарат на маленькой растопыренной треножке, стала выбираться из прыгающей толпы туда, где свет умирал, растоптанный чернотой ночи.
Это была обычная дискотека, не та фестивальная, что в реакторе, а городская, на набережной. Мальчики разыскивали кого-то, и Инга, махнув рукой на их суету, захотела сама, но Олега все же приставил к ней Коляна. Славно, что тот, наконец, потерялся: все, что нужно было, она уже сняла, и смешной ящик, правда, помог, а теперь пусть мальчишка развлекается.
Она медленно пошла к воде, оставляя за спиной музыку и свет. Длинная тень, шевелясь, ползла по развороченному ногами песку, ее перебегали дети и взрослые. Тут, на городском пляже ночь была полна людей, смеха, криков и разговоров. Инга устала, и от этого ей было хорошо.
На самом краю редкой цепи фонарей мерцали красные петли и кольца, это тренировались фаерщики, крутя свои живые огни. Она поколебалась, а не уйти ли уже обратно, к Татарке, фонарик есть. Пусть мальчишки танцуют и решают свои дискотечные дела. Там, в черном дворе с кругом света над старым столом, она посидит с чаем и Гордеем. Будут молчать. Или он что-нибудь ей расскажет. Например, был ли когда женат, вдруг это целая история, которая оживет в медленных словах старика.
Но дальние огненные спирали заманчиво выписывали что-то в темном воздухе. И она все же пошла на их письмена, подумав, завтра-послезавтра уеду, и когда еще получится такое снять.
Ей нравилось, что одна. И можно сосредоточиться, не отвлекаясь. Знала, так может что-то получиться.
