— Ладда-ха, Ладда, — шелестело из женского угла.
— А ты, приносящая свет сердца женщина с белым лицом и глазами цвета древесной смолы, берёшь имя Вамма-Найяна, Найя. Носи его, пусть помогают тебе боги.
— Вамма-Найяна, — сказал Акут, повернувшись к стоящей девушке, — Найя — ясноглазая.
И поклонился вождю.
— Да будут боги всегда добры к тебе, Мененес, ты выбрал лучшее имя для неё.
— Оно и было её именем, — Мененес пожал плечами, — я просто достал его, когда пришло время. Идите, если ты не захочешь попросить чего-нибудь ещё в награду.
Акут накинул на голову девушки покрывало и взял её руку, потянул, кланяясь:
— Ты одарил нас, вождь. Пусть дни твои…
— Хватит, мастер.
Акут подтолкнул бывшую Ладу к выходу. Они уже миновали распахнутые двери, и солнце кинулось в глаза, когда догнал их голос вождя, холодный, как ночной ливень:
— Вернитесь!
Мастер остановился, отталкивая Найю за спину. Вождь стоял перед щитом, протягивая руку к извилистому рисунку.
— Скажи мне, Акут, мастер, которому не было равных, пока ветер не дал тебе Вамма-Найю, приносящую свет… Кто окружил светлый мир талисмана — этим?
Рука его повисла в воздухе, не прикасаясь к толстому телу змея, свивающему кольца по кромке щита.
— Я, — Акут не дал себе подумать.
— Ты, значит…
— Я…
— Это — змея, — сказала вдруг Найя, и все замолчали, повернувшись к ней. Нахмурившись, она подошла к шиту и прикоснулась рукой, заговорила быстро, показывая, трогая деревья, людей и жирафов:
— Не лезьте к нему, не ругайте. Я не знаю, что у вас тут делается, но надо было вот так, видите? Птицы, видите? А здесь, вот это, это танцуют, и платья вьются от музыки, всё поёт…Здесь плачут звери. И ничего другого нельзя. И вокруг — змея, потому что без неё — всё ненастоящее! Какого черта? Сперва за голову хватался и бегал, а теперь вы все причитаете. Так надо, потому что иначе не будет света! Он будет, но неживой! Всё.
Замолчала и, глянув исподлобья, потянула на лоб покрывало.
— Она, — сам ответил вождь на свой вопрос, — не ты, она. Но ты хотел защитить. У вас получится семья. А что дальше — пусть решают боги.
«Или Владыки», — и повёл рукой, отпуская Акута.
— Я буду отдыхать и думать, пока не вернутся охотники, — вождь махнул, отпуская всех, кто находился в гостевой хижине, и после его жеста только пылинки плясали в полосах света. Да маленькая Ладда-ха медлила у входа в лабиринт коридорчиков, связывающих хижины.
— Иди и ты, жена, — Мененесу больше всего хотелось уйти в заднюю крошечную комнатку, в которой их ложе, лечь, вытягивая ноги, и чтоб жена сидела на полу, держа его руку. Она умела молчать, когда нужно. Но сейчас пришли к нему мысли, которые не должны стать известными ей даже по выражению его лица. Мысли из той жизни, где спина его была гибкой, тело молодым, а голова и сердце полны мусора, как река в половодье.
